своего подъезда порванные джинсы. Круглое лицо девушки-портнихи с темными бусинками глаз, коротко стриженными волосами и ямочками на пухлых щеках сразу покорили его, и Федор, не особо колеблясь, предложил Лизе поход в кино на вечерний сеанс. Ну а дальше все было как-то совсем естественно, ему нужно было заполнить образовавшуюся брешь в состоянии привычного комфорта, а ей очень хотелось в хозяйскую сумку, как тому тойтерьеру, стоящему на дрожащих лапах на холодном вокзальном асфальте. Он ничего не просил и даже не намекал на близость в первую совместную ночь, просто сказав:
– Если хочешь, можешь жить у меня.
Эта фраза прозвучала для Елизаветы в тот момент ее жизни, в ту минуту, когда она без семьи, без надзора и совета, застыла на мгновение перед целою сетью разных дорог. Куда ей было идти? Что выбрать? Если бы ей в ту минуту кто-то взялся предсказывать судьбу, то, конечно, всего менее ей был бы предсказан законный брак.
Она не имела повода дорожить своей девственностью. У нее не было родителей, которых бы могла огорчить ее неосторожность. Если бы она была воплощенной похотью, как следовало ожидать, глядя на ее мать, она бы попала в разряд салонных женщин Тверской улицы – если бы повезло; или, если бы не повезло, то спальных районов Марьино или Южное Бутово. Ресторан, сауна, кафе, чужая постель, отдых в Турции, синяки под глазами, больница… Она не пошла на Тверскую. Если бы у нее была развита практическая жилка, она бы поняла, что нужно навести чистоту и продать себя задорого какому-нибудь «папику», зачать ребенка и в случае расставания обеспечить себе «алиментарное будущее». Она и так не планировала поступить. Она много читала. С детства. Запоем. И, видимо, впитав из книг главное, она инстинктивно искала то, чего у нее не было, – семью.
Поэтому она пошла с каким-то наивным доверием на ночь к первому попавшемуся студенту, который просто участливо сказал ей: если хочешь, можешь жить у меня.
Кто бы сказал тогда, что с этой первой ночи она останется верной этому первому встречному почти пять лет, и чем это закончится?
– Почему азотная кислота? – повторил вопрос адвокат, выждав двухминутную безответную паузу после первого вопроса.
Елизавета молчала.
– Ну, хорошо, – Артем огляделся по сторонам. Допросная комната женского СИЗО номер 6 была гораздо мрачнее подобного помещения «Матросской тишины». От серых стен веяло не просто холодом, а безнадежностью полярной зимы в разгар лета; зарешеченные окна не просто сдерживали свет свободы, а держали его на привязи, не давая даже осветить пыль, растворенную в тюремном воздухе. Да и сам воздух имел не специфический чесночно-табачный запах мужского изолятора, а зловоние провинциального абортария.
– У нас вчера священник был, – не отвечая на вопрос своего защитника, тихо произнесла Лиза. – Прямо в камеру приходил. Праздник же православный, он окроплял нас святой водой. А в камере при построении мы
