порылся в кармане. Большая куртка была неудобной; он качнулся, перенес вес на левую ногу.
– Письма опять не возьмешь?
Андрей мотнул головой.
– Нет. Ты же знаешь – нельзя. Извини.
– Ничего я не знаю.
Митька нахмурился, отчего кожа над раной сморщилось и лицо стало пугающе уродливым. В синем мертвецком свете оно казалось неживым, да и было таким, давно было, пять лет как, а если Андрей сейчас говорил с братом и видел его – так это же Граница. Только на Границе и можно, да не со всяким, да не всякий и решится. И на минуту показалось – оно и правильно. Андрей прогнал трусливую мысль. Просто глядел, как Митька вынимает из кармана пачку писем и швыряет их в ручей. Небыстрое течение подхватило листки. Но они быстро набухали, напитывались влагой, словно и не бумага это была, а вата. Большая часть ушла на дно. Границу пересек лишь один. Его прибило к берегу недалеко от Андрея. Если бы тот напрягся, то смог бы прочесть первые слова письма, пока вода не размыла их и листок не слился с комками мусора и травы. Неожиданно Андрею стало жалко письма – он представил, как там, в бессветном и мертвом городе, Митька старательно выводил эти строки, как морщился, подбирая слова – и вот письмо уже часть болота. Почти против воли Андрей нагнулся, потянулся, и пальцы его коснулись мокрой, водой сочащейся бумаги, сжались, выжимая влагу – и тут ладонь его, предплечье и плечо пробило таким холодом, что…
…что он проснулся. Истошно заливался будильник на тумбочке рядом с кроватью. В окно сочилось прокисшее рассветное молочко. Со стены пялилась на Андрея географическая карта – смотрела в оба полушария, и красные зоны на ней казались лопнувшими от напряжения сосудами. Андрей сел на кровати, запустил пальцы в слипшиеся от пота волосы. Ладонь еще помнила холод мертвой воды, однако сон медленно уплывал, рассеивался туманом – как и в прошлый раз, и в позапрошлый, и сотню раз до того.
1
Голова птицы свешивалась набок, как у изрядно перебравшего алкаша. На клюве запеклась кровь.
– Опять с падалью возишься? – спросил Андрей.
Печник неспешно разогнулся. Голубиный трупик в его руке снова мотнул башкой.
– Ай, не говори так, начальник. Видишь – полезное дело делаю, мусор убираю.
Южный акцент Печника казался искусственным. На скуластом лице щурился правый глаз – а левый, пустой и мертвый, смотрел куда-то вверх. Когда Андрей увидел Печника впервые, такое странное косоглазие показалось почти комичным. Почти.
– Мусор, говоришь?
Шрамовник усмехнулся и кивнул на переполненную урну. Тротуар рядом с урной был усыпан окурками и надорванными бумажными пакетами в масляных пятнах – на углу бойко торговал чебуречник.
– Вот тебе мусор. Бери – не хочу.
– Э-э, ты же все знаешь, начальник, зачем прикидываешься? Это совсем ненужный мусор, никудышный, что бедный человек с ним делать будет?
– А с падалью что?
На самом деле Андрей
