построенной советскими гражданскими специалистами, и по слабости здоровья после первого раза никогда уже не употреблял технический спирт. В последнем я был с ним особенно солидарен, хотя и по другим соображениям.
Первое время после приезда в часть рядом со своей кроватью он на ночь втыкал в дощатый пол огромный складной нож.
– Зачем тебе это, Костик? – спросил я его удивленно.
– До китайской границы всего 58 километров. Я не хочу, чтобы меня зарезали как барана.
– А ты проснуться-то успеешь, если что?
– Жизнь покажет. Один раз этот нож меня уже выручил.
Возвращаясь как-то вечером домой в своем родном городе, он столкнулся с тремя здоровенными «лбами». После первых фраз стало ясно, что за словом лезть в карман бесполезно. Поэтому он вытащил и сразу пустил в дело нож. Ошарашенные таким поворотом парни подхватили под руки раненого приятеля и, матерясь, удалились в темноту.
Глядя на него никто никогда бы не подумал, что такое возможно. Маленького роста, болезненный (его чуть было не комиссовали по здоровью из военного училища), добродушный, хотя и с ехидцей, чистюля и службист – всегда по-военному начищенные ботинки, выглаженный китель… А впрочем, чужая душа потёмки…
Начальник политотдела 43-го полка подполковник Фуртес. Аэродром Чойбалсан, 1980-е гг. О его летном «мастерстве» до сих пор ходят легенды, но верят в них не все.
Сотрудники политотдела 43-го полка. Справа: Роман Галунчак.
Опасения Костика по поводу близости границы были не лишены оснований. Отношения с Китаем тогда были напряженные. Незадолго до нашего прибытия в часть закончилась короткая, но кровавая вьетнамо-китайская война (1979). Активные боевые действия шли далеко на юге – на их общей границе, но СССР как союзник Вьетнама привел в боевую готовность все воинские части на границе с Китаем. На аэродром в Чойбалсане был переброшен из Луганска еще один авиаполк, сюда же перебазировалась десантная дивизия. В нашу бытность в Монголии было немало хуацяо – этнических китайцев, которых Костик цепким военным взглядом различал невдалеке от ворот части, когда они наблюдали за выездом техники.
– Я их шуганул прочь, – как-то сказал он мне. – Они же время развертывания подразделений фиксируют.
Странно, что это не делал наш особый отдел. А может и делал, но незаметно. В нём состояло два майора, которых мы с Костиком между собой называли «тихий» и «веселый». Один действительно был худой молчун. Никогда ни с кем открыто не говорил. Бывало, он выскальзывал из штаба и шел по части какими-то глухими задворками неприметный как тень, так что с трудом и заметишь, чтобы вовремя отдать честь старшему по званию. Зато второй майор был полная противоположность. Весельчак и балагур, знаток анекдотов… Но дело свое делал. Помнится как-то на учениях, когда мы, «авиационные волы», сидели под самолетом, прячась от палящего солнца, он подошел к нам, потрепался, рассказал анекдот, а потом вдруг
