конские холки. Мы никогда их больше не увидим…»
Казалось, что новый для язычества идеал целомудрия был привнесен в старый мир молодым христианством – страшно не только сказать, но и даже помыслить! – лишь для того, чтобы сделать бедствия, постигшие этот мир в IV в. после Рождества Христова еще более страшными и еще больше растравить душевные раны тех несчастных, на которых они обрушились столь внезапно. Правда, в античном Риме целомудрие требовалось от весталок – жриц Весты (аналога греческой Гестии), богини домашнего очага, несших свое благочестивое служение в самом сердце мировой державы, в круглом храме посреди «Вечного города» на Тибре с миллионным (или, по крайней мере, полумиллионным) населением. Христианство же было изначально, прежде всего, религией жителей провинций, покоренных римским оружием окраинных, далеких от «Вечного города», территорий. Новая вера пришла в Рим с Востока, «созрев» и «дозрев» до Рима в отдаленных военных гарнизонах, и христианки преклонялись перед волей своих духовных пастырей, будучи хорошо осведомлены о всеобщем падении нравов и разврате, царящем в «столице мира» – этом «вселенском блудилище». О безудержном, неистовом распутстве нечестивых императоров и подражающих своим растленным владыкам распутным придворных. Развращенных до мозга костей. Одержимых духом стяжательства. Думавших лишь о наслаждениях и плотских утехах. Будь то в Риме или в Антиохии. И вот этим-то целомудренным и благочестивым христианкам, едва избежавшим преследований Иовия Диоклетиана и подобных ему лютых гонителей Христовой церкви, суждено было пасть жертвой необузданной варварской похоти! И когда? Именно теперь, в момент, когда все больше римлянок и римлян по всей империи обращалось в новую веру или склонялось к этому! Когда над Римскою державой воссиял свет учения нового, милосердного Бога! Что за жестокая ирония судьбы!
Священникам и церковным учителям тех первых столетий истории христианства пришлось приложить немало усилий, чтобы объяснить и убедительно изложить своей пастве, почему Господь Всемогущий все это допустил.
В 409 г. епископ североафриканского города Гиппона (Иппона) Регия (нынешнего алжирского города Аннабы) в своем письме пресвитеру (священнику) по имени Викторин, возроптавшему по поводу гибели от варварского меча добрых и праведных монахов, подчеркивал: не важно, были ли их души отделены от тел горячкой или же мечом. И утверждал, что Бог смотрит не на то, посредством и вследствие чего, а на то, в каком душевном состоянии они уходят из жизни и идут к Нему.
Этим епископом Гиппонским (или Иппонийским) был не кто иной, как рожденный в Нумидии (располагавшейся на территории части сегодняшних Туниса и Алжира) в 354 г. за 20 лет до первых нападений гуннов на римские земли, и умерший в 430 г., за 21 год до битвы ополчения римско-галльско-алано-германской Европы с царем гуннов Аттилой и его союзниками на Каталаунских полях, Аврелий Августин. Человек, получивший блестящее образование в Карфагене. Обращенный в христианство
