значит же, что он ее не любит! Так посмотреть, так и ты меня не любишь.
– Не знаю. По-моему, это все просто видимость, что там все так здорово, – сказал он упрямо. – Это как Леша, который всем рассказывает про свое сердце, а сам такой румяный и подвижный, что я не верю.
– Дурак. Зачем так шутить? У него реально порок сердца.
– Да нет, Люб… Он просто толстяк, который привык так получать любовь. «Я классный, а еще я могу умереть». Понаблюдай. Понаблюдай!
Какое-то время она смотрела, как беззаботно кружится и жизнерадостно хохочет Снеговик, перемещаясь от одной девушки к другой.
– Ну, может… не знаю. Но зато он добрый. И если он врет, потому что боится одиночества – это уважительная причина.
– А может, пусть бы он был добрый, но не врал?
– Не знаю, как лучше. – Люба вздохнула. – Тебе легко других судить. Ты такой бесстрастный… непогрешимый… Все тебе плохие.
Чего не было, так это бесстрастия. Отношения с Анной вызвали к жизни все дремлющие в нем глубинные эмоции, взорвали его упорядоченный мир, поцарапали, как линзу, холодный с рациональным прищуром взгляд. Он видел уже в другом диапазоне, выхватывал мельчайшие детали, связанные с Анной, и не замечал многого, не имеющего отношения к ней.
К лету, забыв договоренности, он ревновал ее к Игорю. Оказалось, что втайне Павел не уверен в себе, и ему нужны постоянные подтверждения своей значимости для нее. Он уже не мог представить существования без их встреч, хотя и не думал о разрыве с женой.
Мысли о неправильности такого положения покрутились мальками на мелководье в первые месяцы и, вильнув хвостами, ушли в бездонные глубины его научного мозга, постоянно возбужденного, с перебегающими нервными молниями. Видеть ее, даже не имея возможности перекинуться словом и дотронуться, было его потребностью, и он жадно искал и находил любые поводы для этого.
В июне они с Любой пошли в парк, чтобы встретиться и погулять с Анной и Игорем, который держал там точку по стрельбе.
Погода была пасмурной. Облака, то темнея, то осветляясь, без остановки текли по небу с самого утра, взбрызгивая землю дождичками, а в промежутках пригревало солнце, осушая лужи.
У парковых ворот они встретили знакомую с танцев, Татьяну – невзрачную девушку-женщину с мелкими чертами лица и несколькими подбородками. Она катила коляску, в которой сидел двухлетний Мить-ка, такой кучерявый, что невозможно было смотреть на него и не улыбаться. Татьяна громко смеялась их шуткам, заискивала, смущалась и в итоге увязалась с ними.
Игоря они отыскали в тени деревьев, на огороженной, метров двадцати, площадке. Возле его складного стула располагалась переносная стойка с парой луков. У противоположного края лужайки пестрели концентрическими кругами две круглые мишени.
– Я Таня, помните меня? – спросила Татьяна несмело, и он сказал, что конечно помнит, и с интересом заглянул в коляску.
– Это Митька, – защебетала Татьяна. – Помаши дяде, как махал паровозику?
– Могу
