когда синяки от сковородника на морде прошли, опроверг в собственных размышлениях начисто, но руки сразу перестал к чужим бабам тянуть.
Поликлиника назавтра уже не показалась Семену такой страшной, как накануне. Осмотрелся – люди кругом, снуют туда-сюда, тоже приперлись спозаранку. И Герберт Арнольдович кочевряжиться не стал – жизни учить, направление молчком нацарапал, только попервоначалу передернулся при виде вчерашнего пациента, как, бывало, Семенов организм вздрагивал от чесоточной мази. Философствовал он спьяну вчастуху, но чересчур людей старался не дразнить. И Семену под конец визита с ехидненькой улыбочкой даже счастливого пути в краевую больницу пожелал.
Поездка в край не задалась с самого начала. Семен не выспался, проворочался всю ночь. Шутка сказать, второй раз за всю жизнь родину покидает. По доброй воле из деревни его на мировой простор никогда не тянуло. Только и прогулялся разок на три года до Германии за счет министерства обороны, но это не считается, потому что ездил он тогда молодым и по военкоматовской повестке. Теперь же отрываться от родного дома Семену совсем не хотелось. Не то, чтобы боялся, а просто душа противилась, да и смысла в предстоящей поездке не находил. В хозяйстве работы невпроворот, уже почти осень на дворе, а он по врачам прохлаждаться начнет. Но перечить Валентине не стал, посчитал, что мир в семье ему важнее. Взял анализы и направление, сунул в котомку хлеба, помидор и сала, паспорт и деньги во внутренний карман пиджака положил, – вот и все сборы. Когда шел к воротам, разглядел в дождевой лужице брошенные внуком Васькой пассатижи с красными ручками, хотел отнести их на место в пристройку, но Валентина возвращаться не позволила, так и поехал с тяжелыми мыслями.
В автобусе место Семену досталось у окна за темно-синей занавеской. Строго усмирив в себе волнение, сперва стал всматриваться в мелькавшие вдоль дороги километровые столбы. Когда полегчало, взгляд его сам по себе переметнулся от дороги на пшеничные поля. Но лучше бы ему их совсем не видеть – настолько все заросло. Колосья пшеницы в сурепке было не углядеть, поле полыхало желтым огнем – много ярче, чем в гневных глазах Валентины. Даже сердце от стыда защемило, будто он лично перед этим необработанным полем тоже чем-то сильно виноват… Запущенные поля сменились заброшенными домами в сгубленной людьми деревеньке:
– Прости Господи, ну как после войны, будто Мамай вместе с Гитлером здесь орудовали, – содрогнулся от увиденного разора Семен. – Даже суслики с голодухи все разбежались… На такие страсти насмотришься, и до больницы от переживаний не доберешься… Еще хуже, чем по телевизору. Только в деревне от худых новостей можно в своем дворе за работой спрятаться, а тут и деваться некуда…
Больше в окно он себе не разрешил смотреть – закрыл глаза, сделав вид, что спит, – впрочем, как и остальные пассажиры. В городе Семен вышел около больничной трехэтажной гостиницы, а спящий автобус покатил до автовокзала.
Невезение, похоже, вышло на остановке вслед за Семеном, потому
