к примеру, при размещении военных баз НАТО на территориях государств, не являющихся членами этой организации, при дрессировке собак, а также при необходимости на всю жизнь примириться с дерьмовой работой. Ну что, правильно я рассуждаю?
Охранник-гоблин чихает, и по часовне прокатывается гулкое эхо.
– Вы всего лишь царапнули по поверхности, – говорит Иммакюле Константен.
Я пылаю от вожделения и досады:
– Так царапните поглубже.
Она смахивает с замшевой перчатки какую-то пушинку и произносит, обращаясь к собственной руке:
– Власть теряют либо обретают, но ее невозможно ни создать, ни уничтожить. Власть – это гость тех, кто ею наделен, но отнюдь не их собственность. К власти стремятся и безумцы, и мудрецы, но лишь мудрейших тревожат ее долговечные побочные эффекты. Власть – это наркотик для эго и едкая кислота для души. Переходы власти от одного индивида к другому – будь то путем завоеваний, браков, урн для голосования, диктатур или счастливого случая – и составляют суть истории. Да, наделенные властью способны вершить правый суд, преображать мир, превращать цветущие государства в выжженные поля сражений, ровнять с землей небоскребы, но сама по себе власть не несет в себе нравственного начала. – Иммакюле Константен смотрит на меня. – Власть заметила вас. Власть за вами пристально наблюдает. Продолжайте и дальше в том же духе, и власть вас облагодетельствует. Но власть и посмеется над вами, причем безжалостно, когда вы будете умирать в частной клинике через незаметно пролетевшие десятилетия. Власть высмеивает всех своих прославленных фаворитов, стоит им оказаться на смертном одре. «Истлевшим Цезарем от стужи заделывают дом снаружи. Пред кем весь мир лежал в пыли, торчит затычкою в щели». Мысль об этом вызывает у меня особое отвращение, Хьюго Лэм. А у вас?
Мелодичный голос Иммакюле Константен убаюкивает, точно шелест ночного дождя.
У тишины в часовне Королевского колледжа явно имеется собственное мнение.
– А чего же вы, собственно, хотите? – помолчав, говорю я. – В договор с жизнью включен пункт о смертности. Всем нам когда-нибудь придется умереть. Но пока ты жив, властвовать над другими куда приятней, чем находиться в их власти.
– Что живо, то в один прекрасный день умрет – так гласит договор с жизнью, правда? Но вам следует знать, что в исключительных случаях этот нерушимый пункт договора может быть… переписан.
Я гляжу в ее спокойное и серьезное лицо.
– Вы это о чем? О занятиях спортом? О вегетарианских диетах? О пересадке органов?
– О той форме власти, которая позволяет отсрочивать смерть навечно.
Да, мисс Константен, безусловно, высший класс, но если она ушиблена сайентологией или криогенетикой, то ей придется понять, что меня подобной чушью не проймешь.
– А вы, случайно, не пересекли границу Страны Безумцев?
– Эта страна не знает границ.
– Но вы говорите о бессмертии так, словно это некая реальность.
– Нет, я говорю
