было такое ощущение… будто мы попали в тайный уголок, неведомый никому, кроме нас двоих… – Он делает глоток какого-то безвестного мальтийского пива. – Мы с ней совпали, понимаешь? Я не знаю, что такое любовь – мистика, химия или еще что-то, – но когда она есть, а потом ее вдруг нет, это как… как…
– Как ломка, – подсказывает Руфус Четвинд-Питт. – Roxy Music правы, любовь – это наркотик, и когда ее запас подходит к концу, его не восполнит ни один наркодилер. Ну, кроме той самой девушки, конечно. Но она ушла, бросила тебя, и ты уже никогда не получишь того, что тебе так необходимо. Понимаешь, Олли? Между прочим, я действительно тебя понимаю, бедолага. И знаешь, что бы я тебе в данном случае прописал? – Четвинд-Питт покачивает пустую коктейльную рюмку. – «Ангельские перси». Ликер крем-де-какао и мараскин, – поясняет он мне. – Pile au bon moment, Monique, tu as des pouvoirs télépathiques[33]. – Пышногрудая официантка приносит мне глинтвейн, а Четвинд-Питт продолжает демонстрировать свое владение французским: – Je prendrai une Alien Urine, et ce sera mon ami ici présent, – он кивает в мою сторону, – qui réglera l’ardoise[34].
– Bien, – бойко отвечает Моник. – J’aimerais bien moi aussi avoir des amis comme lui. Et pour ces messieurs? Ils m’ont l’air d’avoir encore soif[35].
Фицсиммонс заказывает кассис, Олли просит еще бокал пива, и Моник, собрав грязные тарелки и стаканы, удаляется.
– Да, в эту я бы, пожалуй, засадил из своего необрезанного дробовика, – говорит Четвинд-Питт. – Есть за что подержаться, размерчик-то шесть с половиной. И она куда приятней, чем та, вторая, вылитая Уэнсдей Аддамс. Такое пугало, аж жуть берет.
За стойкой худенькая официантка наливает коньяк в большой бокал. Я спрашиваю, не француженка ли она, но Четвинд-Питт уже поворачивается к Фицсиммонсу:
– Фиц, ты у нас сегодня отвечаешь на все вопросы. Что это за хрень такая – любовь?
Фицсиммонс закуривает, передает пачку нам.
– Любовь – это анестезия, применяемая Природой для деторождения.
Нечто подобное я уже где-то слышал. Четвинд-Питт стряхивает пепел на поднос.
– Может быть, ты, Лэм, дашь определение получше?
Я слежу, как худенькая официантка смешивает заказанную Четвинд-Питтом «Мочу инопланетянина».
– Меня не спрашивай. Я никогда не был влюблен.
– Да неужели? Бедный ягненочек! – издевательски вздыхает Четвинд-Питт.
– Глупости, – говорит Куинн. – Ты же менял подружек одну за другой.
Память тут же услужливо подсовывает мне фотографию аппетитной мамочки Фицсиммонса.
– Да, анатомические познания у меня имеются, но эмоционально женщины для меня – Бермудский треугольник. Любовь, тот самый наркотик, о котором упоминал Руфус, благодать, которой так жаждет наш Олли, извечный мотив и так далее… У меня к этому абсолютный иммунитет. Мне неведома любовь к женщине. И к мужчине тоже, между прочим.
– Ну ты загнул, – тянет Четвинд-Питт.
– Но это же чистая правда! Я действительно никогда и ни в кого не был влюблен. И мне это нисколько
Как ты вовремя появилась, Моник, просто телепатия какая-то (
Мне «Мочу инопланетянина», а счет оплатит мой друг (
Хорошо. Хотелось бы и мне иметь таких друзей. А для этих господ? Похоже, они тоже не прочь выпить (
