La folia по-итальянски значит «безумие»; но теперь Иван просто не может не выяснить, что на самом деле случилось с коричневой инкрустированной скрипкой.
О нынешнем владельце инструмента Молинари не знает почти ничего. Просто некий мистер Эбдон Лэм, джентльмен средних лет.
– Ты сможешь поговорить с ним поподробнее? Откуда у него скрипка, давно ли она у него, почему понес экспертам и так далее? – спрашивает Штарк партнера по виртуальной фирме.
– Надеюсь, что да. Если ребята из «Мидвестерн» позволят. А если нет, придется через них спрашивать. Вообще, лучше бы ты сначала подумал, что можно узнать там, у вас. Пропала-то скрипка в России.
– Дело было очень давно, Том. Не уверен, что можно что-либо выяснить. Ну вот разве что я тут прочитал, что английский торговец, который продал скрипку мистеру Уорду, известил русские власти о краже. Может быть, что-то есть в полицейских архивах, если велось расследование. Но где теперь эти архивы, черт его знает. Можно выяснить, наверное. Или поручить какому-нибудь историку... Я попробую.
Закончив разговор с Молинари, Иван еще некоторое время пялится в экран невидящим взглядом. Он не историк и не архивист, среди его знакомых никого такого нет, но ведь любой человек, как говорят, найдет любого другого на расстоянии двух рукопожатий. Обдумывая, кто из знакомых мог бы помочь ему разыскать правильного историка, Штарк рассеянно пробует разные поисковые запросы про петербургскую полицию в девятнадцатом веке, обнаруживает и покупает за пятьсот рублей диссертацию об организации столичного сыска при последних императорах. Этот фундаментальный труд сообщает ему, что отмена крепостного права поставила перед блюстителями порядка проблему, с какой они раньше никогда не сталкивались: освобожденный народ хлынул в города грабить и убивать. С полицейской точки зрения, отмена рабства была идиотским решением. В 1857 году в Петербурге на сто тысяч населения пришлось одно убийство, в 1877-м – уже два, а число краж на ту же сотню тысяч жителей выросло с пятидесяти пяти до четырехсот двадцати шести. В восемь раз.
Скрипку-то украли в 1869-м, сверяется Иван со статьей в The Strad, через восемь лет после манифеста об освобождении. То есть к тому времени полиция вряд ли уже научилась справляться с валом преступлений. Собственно, сыскное подразделение начали создавать только в 1866-м, а до тех пор, как писал императору Александру столичный градоначальник генерал-адъютант Трепов, расследованием преступлений приходилось заниматься «чинам наружной полиции» – городовым; с интеллектуальной работой они, ясное дело, не справлялись. В 1869 году в утвержденном царем штате сыскной полиции был двадцать один человек на весь Петербург, из них только двенадцать полицейских надзирателей и четыре чиновника для поручений. Теперь Штарк вовсе не удивляется, что скрипку не нашли. Да и было ли настоящее расследование? Наверняка сделали что-то показухи ради, чтобы успокоить англичан, если – что весьма вероятно – интерес к делу проявляло посольство,
