– чтобы добыть чуток денег на курево, а то и ради пачки сигарет, но в те разы все происходило вдругорядь, и пожива была невелика, а сейчас кусок предвидится жирный. Опыт – великая штука, Труш чувствовал себя почти профессионалом. Заскорузлые пальцы привычно лезли в карман – вытащить окурок, но он понимал, что нельзя, и его руки суетливо шевелились, а спекшееся смугловатое лицо оставалось неподвижным.
Слепящее солнце ползло к зениту, отнимая у четверки гастарбаев остатки тени.
Золотисто-изумрудный двухместный «Сюрикен», разрисованный под чешую, пошел на снижение. Его машинка.
Он сел не на площадку внутри исполинской короны из желтовато-серого песчаника, с источенными временем покосившимися зубьями, а в стороне, за причудливым каменным столпотворением. В письме было сказано, чтоб на площадку, но Эдвин Мангериани стремился оправдать свою репутацию стервеца и в принципиальных вопросах, и по мелочам.
– Окружаем клиента, – деловито распорядился Бугор. – Вы, если чего, стреляйте, а если его встретим я или Сабен – отвлекаем разговорами, пока не подтянутся остальные. Понял, Сабен? Пошли!
Лазерники он отдал Трушу, который обмолвился, что у него есть опыт, и Рухляну, молодому, зоркому и смышленому. Себе оставил ржавый револьвер. С умыслом: если их возьмут, суд учтет степень участия каждого, и тот, кто не убивал, получит меньший срок. Бугор всегда отличался дальновидностью. Древний револьвер годился только на то, чтобы пугнуть противника, а жать на курок этой сомнительной штуки обойдется себе дороже.
Петляя среди пышущих полуденным жаром глыб, они двинулись туда, где посадил свой пижонский «Сюрикен» Эдвин Мангериани. Лишь бы пацан не понял и не сбежал.
У Сабена живот подвело от ужаса. По-настоящему подвело, до сортира бы продержаться, но сортира тут не было, и он с отчаянным всхлипом сполз на корточки у подножия кособокой каменной орясины. Понял, что расстегнуть «молнию» и стащить джинсы попросту не успеет. Обделаться перед смертью – это позор, но хотя бы не грех. У него теперь есть веская причина, чтобы не участвовать в расправе, и он не отяготит свою душу убийством, а штаны потом застирает в зеленовато-бурой речке с тростниковыми берегами, протекающей неподалеку от Олле’Кулаун-Пьяго. Если останется жив.
Потеряв из виду товарищей, Рухлян пробирался среди пыльных мегалитов наугад. Ему-то и повезло, если это можно назвать везением. Совсем рядом он услышал негромкий голос:
– Мар, ты где?
Под ногой у Рухляна, словно в ответ, хрустнул камешек.
– Ты напрасно смылась из больницы. Ты написала, что хочешь рассказать мне что-то важное… Хватит изображать прячущегося сфинкса, выходи!
Рухлян осторожно выглянул из-за камня – и увидел его. Эдвин тоже его увидел и отскочил раньше, чем гастарбай успел нажать на спуск. Он оказался сложным клиентом.
Убить плохого парня – это хорошо. Заткнув этим доводом свою
