противно. Наверное, если бы коснулась его члена, то весь запас съеденной за два дня каши стошнило бы прямо на него самого или дружинников. К счастью, не пришлось, пленный заорал благим матом, выкрикивая какие-то слова и пытаясь вырваться из державших его цепких рук. Толмач расхохотался:
– Он готов говорить.
Я спокойно кивнула, нож, однако, не пряча. Дружина просто валялась на земле, Евпатий держался за живот:
– Ну и малец!
– Допрашивайте, пока испуг не прошел.
Пленный начал отвечать на вопросы, а Вятич потащил меня в сторону, шипя в ухо:
– Иди вымой руки. Садистка несчастная, мужика члена лишать!
И снова сотник разговаривал со мной нормальным современным языком, а я фыркала в ответ:
– Мне бы Батыю настрогать.
После этого в дружине любимой стала угроза: «Никола хрен горячим ножом настрогает». Хорошо хоть никто не разобрал моих строевых команд, не то пришлось бы долго объяснять, что такое «равняйсь». Только Вятич поиздевался вволю:
– Ты откуда строевые команды знаешь?
– А ты откуда знаешь, что они строевые?
– Я все про тебя знаю.
Я вспомнила, что Вятич, наверное, умеет читать мысли, как и его отец Ворон, и вздохнула. Жить под колпаком несладко, но избавляться вот от такого «колпака» я не желала, с ним надежно, как в сейфе швейцарского банка.
Я ходила гордая своей значимостью и неповторимостью, ожидая, когда же мы еще отправимся пугать татарских лошадей и брать в плен их начальство.
Но больше выть волками нам не позволил Евпатий Коловрат:
– Татары тоже не дураки, живо сообразят, что волки больно вовремя появляются. Попугали – и будет.
Я попробовала возмутиться:
– Но ведь помогает!
– Хватит, я сказал!
Никакой демократии…
Вятич тоже согласился:
– Татары в следующий раз волков искать станут нарочно, потому и соваться не стоит. Если, конечно, не хочешь свою башку подставить под татарскую стрелу.
Я не хотела. Мне понравилось калечить татарских лошадей и вообще воевать. Сотник снова сокрушенно вздыхал, я понимала без слов: навязалась на его голову.
После очередной стычки с татарской тысячей (получалось уже шестой подряд!) я поймала себя на том, что у меня и сердце и голова стали совершенно холодными, удивительно, но к татарам не было ни жалости, ни ненависти, их нужно было просто уничтожить. Я оглядывала поле очередного сражения совершенно спокойно. Уже даже научилась разбираться по следам, что происходило. Из леса выскочили несколько монгольских лошадей, видно, оставшихся без хозяев, наши кони даже без всадников, наученные горьким опытом общения с монгольскими, жались ближе к дружине. Мохноногие лошадки остановились в нерешительности. Кто казался им сейчас страшнее – звери в лесу или вот эти вооруженные люди? Почему-то стало смешно, уж меня-то монгольские лошади должны
