жестким, и хотя он привык к этому с детства, но что теперь о детстве вспоминать, а годы хоть и много чего добавляют человеку, но уж точно не физических сил.
Жизнь всех связанных с Митей людей за счет устроенной таким образом его жизни, конечно, очень облегчалась: всегда был понятен порядок его действий, и можно было приладить к ним свои.
Исходя из этого понятного порядка, Лера знала, что дверь кабинета будет закрыта не дольше получаса, поэтому сидела на подоконнике и смотрела, как наливаются синевой сумерки за окном.
«У Аленки своя жизнь, с каждым годом все более своя, – думала она. – Мне должно быть не сложно с этим смириться. Я ничего не понимаю в музыке, та часть ее жизни всегда была для меня закрыта, и ничего, приняла же я это как данность. И все остальное приму тоже».
Дверь наконец открылась. Из кабинета вышел маленький молодой человек. Митя остановился на пороге, провожая его.
– Тогда был просто панический сумбур, – сказал этот маленький человек. – Я по молодости тащил на сцену все, что плохо лежало. Устроил бюро режиссерских находок. Теперь мне за это стыдно, Дмитрий Сергеевич. Теперь я делал бы все иначе.
– Вы сделаете то, что считаете нужным, – ответил Митя.
Лера насторожилась, хотя, услышав, как совсем молодой человек говорит про свое прошлое «по молодости», стоило бы рассмеяться.
«Это они про что, интересно?» – подумала она.
– Лера, познакомься, – сказал Митя. – Гордей Андрианович Пестерев, режиссер.
– Валерия Викторовна Вологдина.
Она протянула руку, и Гордей Андрианович пожал ее. Ладонь у него была мягкая и рукопожатие безвольное. Лера доверяла безотчетным впечатлениям, и ее настороженность усилилась.
– Моя жена и директор театра, – сказал Митя.
Интерес, появившийся в глазах у Гордея Пестерева при этих словах, показался ей заискивающим. У него была узкая переносица, и маленькие глаза от этого были поставлены очень близко друг к другу. Тоже неприятно как-то выглядит, отметила она.
Но глупо заниматься анализом всяческих безотчетностей, тем более по отношению к человеку, которого видишь в первый и, возможно, в последний раз.
– Спасибо, – зачем-то сказал ей Пестерев. – До свиданья.
Застучали вниз по лестнице его ботинки. Лера поцеловала Митю.
– Устал? – спросила она.
– Не очень, – ответил он.
– Надо было ехать в отель и спать, раз рейс отложили, – сказала Лера. – Мы же с тобой уже старые, знаешь? Ты вообще об этом думаешь, Мить?
– У меня не было времени об этом подумать. – Он улыбнулся. – А ты из-за этого так расстроена?
Митина способность сразу видеть главное удивляла Леру, когда они были детьми, и теперь не изменилась ни эта его способность, ни ее удивление ею.
– Ну… да, – вздохнула она.
Он обнял ее. Она почувствовала
