лежит в дорожном мешке рядом со столом на грязном полу таверны, и прислоненный к стене меч выглядит самой обычной железкой, вряд ли выкованной в драконьем пламени. Он всё равно похож на убийцу.
Лучший в убийстве драконов, но Ханс не может произнести этого вслух.
Ответ повисает в воздухе несказанным, ощутимее, чем произнесенный.
– Принцессы, – протягивает рыцарь неприязненно. – Знавал я принцесс.
Говорят, он лучший драконоборец к северу от границы. К югу их давно не осталось, и этот дракон – первый, которого видели за последние сотни лет. Ханс совсем не чувствует себя счастливчиком.
Он перебарывает свою старательно взращиваемую гордость слишком легко для принца. Ханс сглатывает и спрашивает, со стыдной, заискивающей надеждой, проскользнувшей в голосе – какую мог бы понять родитель или влюбленный.
– Вы поможете мне?
Рыцарь сплевывает в сторону, отпивает еще пойла из кувшина и решает:
– Покажешь мне следы когтей. Потом поговорим.
2.
Ханс был уверен, что он опоздает или не придет вообще – пьяница и грубиян, наверняка даже не помнящий их разговора. К его удивлению, рыцарь приходит в назначенный час – пешком, закинув за плечо мешок с кольчугой. Он выглядит даже хуже, чем вчера – со следами прошедшей попойки, перегаром и неровной походкой. Охрана переглядывается, но всё же пропускает рыцаря – и даже молчаливыми их лица красноречивы.
– Не вижу никаких следов, – бросает рыцарь угрюмо вместо приветствия.
Он хочет быть здесь не больше охраны и куда меньше принца, но Ханс уже начинает понимать игру. Он встает ровнее, вытягивая спину, и смотрит рыцарю прямо в лицо, выдерживая мутный взгляд и запах. Принц не должен сдаваться так просто.
– Иди за мной, – Ханс отвечает.
Развернувшись, он идет, не оглядываясь, как должен принц, уверенный, что слушают его приказы. Ханс вовсе не уверен, идет ли за ним рыцарь и не может различить его походку в шагах стражи, но – так должно быть, если он когда-нибудь собирается стать королем.
Ханс не мог уснуть пол ночи, ворочаясь и думая о Лидии – как и много ночей до этого; а, заснув, скоро просыпался от кошмаров. В его снах дракон был огромен, покрыт колючей чешуей и из пасти его извергалось пламя. Дракон выхватывал Лидию прямо с брачного ложа, и его чешуя оставляла на теле Ханса глубокие, саднящие царапины, проходящие к утру. Когти разрывали одеяло, взметая в воздух легкий пух, а искры из ноздрей фейерверком сыпались на покрывала и ткань балдахина. Искры разрастались, охватывая кровать огнем, и Ханс горел, но не мог выбраться, силился рассмотреть дракона, но видишь лишь пламя и Лидию. Она пела.
С той ночи Ханс боится засыпать в своей постели.
Он проходит через свои покои, мимо кровати, и идет дальше – к балкону, лишь краем глаза осматривая балдахин. Кровать цела каждое утро, как и тело, без следов пожара, но он чувствует их отчетливо, будто каждый сон был явью.
Грег уже ждет их, и лишь добравшись до
