недавно брал в детской библиотеке. Книгу давали не всем, но библиотекарь Валентина Петровна меня всегда любила и подсовывала самые интересные новые поступления. Только там они казались красивыми, а здесь, в трухлявом здании спортзала, нет. Все надписи шли по самой границе двойного круга, под снятым баскетбольным щитом.
В центре красовалась звезда из соединяющихся прямых линий, один в один как те, что рисовал на «хвостах» бумажных самолётиков, пускаемых в детсаду. По ее краям темнели взятые из столовой лагеря старые эмалированные миски, в которых тихо тлело что-то, из-за чего сюда, под крышу, поднимался этот самый тяжелый и дурманящий запах. И еще вокруг блестело огоньками много свечей. Коротких и длинных, толстых и тонких, совсем почти оплавившихся стеариновых огрызков и новеньких, ароматических, глупо-красивых, разных. Мерцали, горя ровно и ярко, давая достаточно света и рисункам на полу, и разложенным матам.
Пять человек, лежащих навзничь. Пять вершин звезды. Трое парней и две девушки, вожатые старших отрядов, студенты: Кирилл, Роман, Сева, Лида и Татьяна Вячеславовна. Странно, но даже сейчас не смог бы назвать ее Таней, не говоря про Таньку. Именно Татьяна Вячеславовна, по имени и отчеству, только так.
Как хохотали пацаны с отряда, как глупо хихикали девчонки, когда вот так обращался к ней. Пунцовый, взволнованный и немного заикающийся… Всегда старался не смотреть в холодные голубые глаза, не останавливаться взглядом на строгих, вытянутых в ниточку, тонких губах без следов помады. Ей она была без надобности. Губы, пусть и тонкие, но очень красивые, розовые, нежные и наверняка очень мягкие. Хуже другое.
Сам того нехотя, но я не смотрел ей в лицо, нет-нет. Всегда старался опускать глаза вниз и постоянно натыкался на выпуклости белой ткани блузки, туго натянутой на её груди. От этого становилось еще хуже, и багровели даже кончики ушей. А рядом всегда тихо заходились хохотом отрядовцы, давно вопившие за спиной: «влюбился, влюбился!!!» А сейчас… Что это?! …мама…!
Захлопнуть дверь! Провернуть ключ в замочной скважине! И к несгораемому шкафу, стоящему у двери, и навалиться на него! Тяжело?! Ногти выдрало на двух пальцах? Хочется крикнуть от боли в спине, от нее же, тянущей в ногах, от этой мерзавки, разрывающейся в плече? Покричи, хуже не станет. Потому как уже некуда…
В коридоре, только-только пустом, раздались мягкие шлепки босых ступней. Тварь не скрывалась. Тварь шла вперед, очень желая добраться до меня. Ее жажда, горячая, обжигающая, переливающаяся всеми оттенками красного, успела коснуться многих и почти догнала меня. Но этого ей казалось мало.
Впереди существа, идущего к двери кабинета начальника лагеря, мощно и неотвратимо катилась волна страха. Колючая и осязаемая, давящая, сжимающая в своих тисках. Волна душила смрадом, проникающим через щель под дверью. От неё скручивало в холодную, острую и леденящую спираль внутренности. Сердце рвалось наружу, майку с Ван Даммом хоть выжимай от ледяного пота. Мускулы, и так не особо развитые,
