годы, пожирающие людей изнутри, Мрак быстро добирался до молодежи.
…Я крашу губы гуталином…
Сиси все приходил в себя, сиськи Джины казались весьма ничего, а Мейсон сражал сарказмом и ухмылками. Шашлык жарился куда реже сегодняшнего, а дым потихоньку начинал пахнуть человеческим мясом. Не братков с их разборками. Мясорубка в городах сменилась промышленной в республике на Кавказе.
…Напудрив ноздри кокаином…
Понятно, утюги не поют. Основное назначение утюга, само собой, гладить платье. В смысле, одежду. Но "доносилась из каждого утюга" или, на крайняк, "из электрочайника", только-только становящихся популярными, как раз про этот самый случай.
…Давай вечером с тобой встретимся…
Самым страшным годом для стал, на самом деле, девяносто четвертый. Его жутко ждалось, хотелось и вообще футбольным фанатам, желающим большого футбола. Взамен страна получила другое, захлебнувшись в кровавой рвоте войны, рвущихся с цепей зверей разборок, разваливающихся больниц и горящих изнутри подростками школ. Когда тебе четырнадцать-шестнадцать-семнадцать, то многое кажется совершенно другим. Опасно это, конечно, надеяться на чудо и натыкаться на декорации дешевых фокусов, но куда ж без такого? Тем более, куда интереснее именно так:
Желать принцессу, наткнуться на притворяющуюся пэтэушницу.
Полагаться на почти брата и вдруг увидеть вместо него не своего любимого человека, а непонятное говно, смахивающее на стандартного утырка, по вечерам отжимавшего у мелкоты родительские рубли, рассеивающиеся быстрее дыма демократических танковых залпов или аромата Марии, дочери Хуана.
Видеть, как видели через одного, свою семью, теплую и родную, единственную и нужную… когда новое полноцветное фото вдруг становится черно-белой любительской съемкой, мутнеющей на желтеющей фотобумаге.
Вместо близких лиц, глаза закрой и вылепи по памяти, размытые пятна непроявленного негатива.
…Давай вечером умрем весело…
Страна на глазах еще больше засвечивалась, подменяясь на цветную бездушную пленку и фотографии "Кодак-экспресса". Отсюда, пытаясь разглядеть девяностые, виделось странное. Марево, с редкими четкими кусками. Незначительными, типа пачки мятного "Кента" в ларьке, спокойно проданные почти мальчишке. Общаги и их старшаков, с выбитыми с ноги дверей. Девчонок, сгорающих от страсти под поддельное французское шампанское, трахаемых в сортирах дискотек и потом делающих аборты в девятых классах. Мальчишек, не проходивших НВП и попавших на Кавказ. Ветеранов, не понимающих главное: за что же они воевали, тратя себя и молодость?
…Я на тебе как на войне…
Водка в любом ларьке. Первые лысые "под расческу" головы и пакеты с тетрадками и учебниками взамен ранцев и дипломатов. Зубы и кровь в туалетах на переменах. Взрослые, шалеющие от дичи, творящейся в вокруг и дети, считавшие обоссанных бомжей нормой. И над всем этим, в девяносто
