комнаты до другого, но я уверен, что сегодня у поборников безопасности нашлось бы, что сказать об этих игрушках, и, возможно, они оказались бы правы. Но, как я уже сказал, мы были детьми, к тому же я ненавидел правила, а одно из правил гласило: никакого пневматического оружия в школе.
Разумеется, я был просто обязан пронести свой пневматический пистолет в школу.
Мы дурачились в раздевалке после футбола, и мой приятель, а не я, выстрелил из моего пневматического пистолета. Пулька отскочила от стены и угодила другому парню в глаз.
Вероятность такого выстрела была один к миллиону. Поднялась адская шумиха, и, разумеется, поскольку пневматический пистолет был моим, всех собак спустили на меня. Это было достаточно справедливо: если бы я не взял его в школу, ничего не случилось бы. Но это не я нажал на курок. Парень, который стрелял, вышел сухим из воды, а я получил «шесть горячих» ударов по голой заднице. (В начале XX века в школах было нормой применять телесные наказания к ученикам за дурное поведение. Для этих целей учителя использовали короткую бамбуковую палочку, которой били по открытой ладони или по ягодицам провинившегося. Число ударов варьировалось в зависимости от тяжести проступка, и шесть ударов было разрешенным максимумом. Таким образом, получить «шесть горячих» значило понести самое тяжелое наказание. – Прим. пер.) После такой порки этого учителя следовало бы обвинить в сексуальном насилии. Самое плохое, что мой приятель ослеп на один глаз. Именно после этого случая директор школы, мистер Кибблвайт, вынес решение исключить меня. «Мы не можем контролировать тебя, Долтри, – сказал он. – Ты исключен». Когда я выходил из его кабинета, он кинул мне на прощание: «Ты никогда ничего не добьешься в жизни, Долтри».
«Большое спасибо, мистер Кибблвайт», – подумал я.
Итак, в день своего пятнадцатилетия я должен был прийти домой пораньше и сообщить родителям печальные новости. Они были опустошены. Мне кажется, что все действительно могло закончиться серьезной дракой между мной и папой. Он вовсе не был жестоким человеком, но в тот день он был зол как черт. Я просто не понимал, в чем была проблема. Со мной все в порядке. Если бы кто-нибудь объяснил, что школа в первую очередь для меня, а не для учителей или системы, и что есть причины, по которым я должен придерживаться этих правил, то все сложилось бы иначе. Но никто со мной об этом не разговаривал. Я был доволен жизнью, пока мне не исполнилось одиннадцать лет, а затем мне пришлось пойти в эту школу. Мне казалось, что меня наказывают. Мне никогда не приходило в голову, что ходить в школу – это полезное занятие. Я думаю, что так оно и было.
В первой школе передо мной стояла цель как можно лучше сдать экзамен «11+». И я блестяще справился с этой задачей. Но в следующей школе вообще не было никакой цели. Поэтому, когда появилась рок-н-ролльная музыка, она стала моей целью. Я решил, что буду заниматься этим. У папы на этот счет были другие планы. Закончив орать, он отправил меня прямо в службу занятости,
