чего ты набросился на этих ребят? Милые интеллигентные мальчики, – сказала Таня.
– Живешь уже с кем-нибудь из них? – спросил я.
– Дурак, балда стоеросовая! – засмеялась она.
Мы пошли через площадь.
– Просто у нас подобралась очень веселая компания. Днем я работаю, ты же знаешь, а вечерами сижу с ними, смеюсь. А вон идет Борис, – сказала она. – Ты знаешь, он физик. Умопомрачительная умница. Тоже живет в нашей гостинице.
Навстречу нам лениво шел, закинув голову, кто-то высокий. Белела в темноте его рубашка, рассеченная галстуком.
– Можно с вами погулять? – спросил он медлительно не вызывающим возражений тоном.
Дальше мы пошли втроем. В какой-то церкви были открыты двери. Там перед алтарем темнело что-то массивное. Гроб, догадался я, когда мы уже прошли.
– Вы физик, да? – спросил я Бориса.
– Вроде бы так, – ответил он лениво, не глядя на меня.
– Ну как там, сделали еще какую-нибудь бомбу? – спросил я опять через голову Тани. – Нейтронную, позитронную, углеводородную?
Он глухо посмеялся в кулак:
– У нас другие дела. Более сложные, чем эта муть.
– Ты знаешь, Борис мне такие вещи интересные рассказывал, – сказала Таня. – Черт знает что делается в науке.
– Муть эта ваша наука, – сказал я.
– То есть? – заинтересованно спросил Борис.
– Муть с начала до конца. Вы, например, знаете, что такое Луна?
– Нет, не знаю.
– Пижоните. Знаете прекрасно и ужасно довольны тем, что знаете. А я вот не знаю, ничего вы мне не доказали. Луна и Солнце – это одно и то же, на мой взгляд, просто ночью из-за холода это светило светит иначе.
– Ну-ну, – сказал он. – Любопытно.
– Бросьте вы ваши «ну-ну». Тоже мне небожители.
– А вы психопат, – так же лениво сказал он, повернулся и пошел назад.
Мы пошли с Таней дальше, и больше никто уже к нам не цеплялся.
– Не знаю, зачем ты с этими ребятами связался, – проговорила Таня.
– Терпеть не могу таких, как они.
– Каких? Они такие же, как все. Чем ты от них отличаешься? Тоже любишь джаз и все такое…
– Я всю жизнь работаю! – почти закричал я.
Непонятно, почему все это меня так сильно задевало, еще вчера я бы только хихикнул и смолчал, а сегодня вот ругаюсь, кричу.
– Я всю жизнь работаю, – повторил я, останавливаясь у какой-то витрины. – Всю жизнь работаю, как ишак, и только тех люблю, кто работает, как ишаки. Я ишаков люблю, чудаков, а не таких умников!
– Работаешь ты только для пижонства, – сказала она, поворачиваясь лицом к витрине.
– Молодец! – засмеялся я. – Умница!
– А для чего же еще?
– Чтобы жить, понимаешь? Чтобы есть! Ням-ням мне надо делать, понимаешь?
– Мог бы спокойно работать в газете.
– Кабы
