поинтересовался Разбой, – а где это мы?
Глаза у «дюка» сделались оловянными. Казалось, его кто-то невидимый огрел обухом по голове. Он открыл рот, намереваясь что-то сказать, но ничего не сказал. Лишь сглотнул слюну.
Тот, второй, ухмылялся, наверное, решил, что Иван разыгрывает спектакль.
– Повтори, – просипел «дюк». – Что ты сказал?
– Я спрашиваю, – повышая голос, сказал Разбой, – что это мы здесь делаем? Я ведь сплю. Какой-то странный сон. Я сплю и понимаю, что сплю. Да еще цветной. И всё такое настоящее.
– Повтори, как ты меня назвал.
– Дюк… Как же еще, хотя вы совсем не похожи на себя. Но это ничего, я знаю, что это вы, ваше сиятельство.
Тот второй засмеялся.
– Доигрался, Самохвалище. Достал людей кликухами – теперь будешь ходить в дворянах. Ничего, дюк, теперь не попишешь, терпи.
Но «дюк» не слышал товарища. Его глаза были по-прежнему оловянные, кажется, он даже не мигал.
В комнату вошел новый персонаж. Разбой посмотрел и узнал его: Пим Пимский. Но опять же, не совсем такой, как наяву. Гораздо моложе, повыше и гораздо крепче телом. В черном костюме не совсем обычного кроя, в белой рубашке с галстуком. А ведь Пим галстуки на дух не выносит. Чудное дело эти сны!
– Пим! – обратился к нему Разбой. – Хоть ты объясни, где мы находимся?
С лицом «Пима» тоже произошла мгновенная перемена. Улыбка слетела, как ветром сдуло, глаза сузились и взгляд сделался хитрым.
– Глебуардус, Пимский, да что вы, господа, в самом деле? – не унимался Разбой. – Что с вами? Это ведь только сон!
– Так, – подал голос «Пим». – Товарищи, кто здесь будет дюк Глебуардус Авторитетнейший?
Разбой улыбнулся: Пим, кажется, решил чудить и во сне.
– Да вот, Ваня его разыграл, – ответил лохматый.
«Пим» мягко подтолкнул Ваню к дивану.
– Присаживайся, брат. Поговорим. Ввожу в курс дела. Этот, который дюк, здесь, во сне – Марк Самохвалов, тот, что у окна, – Кирилл Белозёров, ну, его ты можешь и не знать.
Кирилл, услышав это, хмыкнул.
– А я, – продолжал «Пим», – Григорий, э-э, Цареград. Никогда таких имен не слышал?
– Никогда. Вы что же, не Глебуардус и не Пимский?
– Во сне, конечно, мы не совсем мы. Во сне оно, знаешь, как бывает, брат? Вот зачем ты меня спрашиваешь – Пимский я или нет? Что верное ты можешь узнать от того, кто тебе снится? Это я должен тебя спрашивать, ведь это я тебе снюсь. Или ты уже не спишь?
– Сплю.
– Есть теория, что вообще весь мир – это чей-то сон… – продолжал говорить Цареград.
– Ну, понес, – сказал себе под нос Марк.
– Скажем, мой сон. В моем сне вполне может быть так, чтобы я снился тому, кто снится мне, чтобы я мог посмотреть на себя глазами того, кто мне снится, а не своими собственными, ведь меня здесь нет. Я ведь где-то там, откуда вижу сон. И сам по себе, как таковой, не нуждаюсь ни в
