да, но чтобы остаться – не знаю.
– Мне тоже хочется к себе. Только как? Знаешь, брат, кем я себя здесь ощущаю? Космонавтом, попавшим не в открытый космос, в смысле, не в пустоту вакуума, а в густой и темный хаос. Всё разрушается к такой-то матери. Они к звездам, рвутся, понимаешь. Кому там к звездам?! – понесло Григория. – Попомни мое слово – до Луны еще долетят, а и шагу по ней не сделают. Не по Сеньке шапка. Погубят планету, смерть здесь и только. А смерти быть не должно. Вот так вот.
– Присоединяюсь, – согласился Кирилл.
В этот день они поняли, что по жизни идут в одном направлении. А Григорий открыл для себя, что не обязательно быть вольным философом, можно и кем-то иным, главное иметь свой Мир, Не Нанесенный На Карту.
Одним летним утром Кирилл Белозёров сидел у себя дома и смотрел в окно. Там, за пыльным стеклом, – в этом городе все стекла были пыльные, – на балконе стояла пара задумчивых помидоров в цветочном горшке, которые вот уже второй месяц всё никак не могли или не хотели раскрывать свои бутоны. На улице, через дорогу, росло большое дерево, трепыхались, взблескивая на солнце, листья. А еще дальше, над крышами домов, над трубами и терриконами, плыли тяжелые серые тучи. Но Кирилл ничего этого не замечал. Он видел сейчас Мир, Не Нанесенный На Карту.
В том мире ласково светило солнце. В его лучах нежился обрывистый берег моря. Кружили чайки. И плыли над водой волшебные звуки. И сверкали на склонах холмов окна домов, утопающих в цветении апельсиновых рощ. На берегу стояли люди и пели негромкую песню.
Лилась мелодия. Тонкая и чудесная. Как будто звуки земли и неба слились воедино. В ней были шорох дождя и стрекотание кузнечиков, крики птиц и шум рек на перекатах, и потрескивание веток в костре. Казалось, солнце замерло, остановило свое движение, чтобы послушать ее. И чудилось, что тише плещет морская волна, что даже чайки притихли.
А он негромко повторяет слова, будто старается их запомнить:
И сяду я в ладью хрустальную,
И веслом хрустальным
Буду раздвигать воды изумрудные.
И править я буду ладью мою
В сторону берега светлого,
В сторону неба жемчужного,
В сторону земель удивительных,
Которых не видел никогда,
О которых лишь мечтал.
И будет Он ждать меня
На берегу лазурном,
С ногами босыми,
С объятиями открытыми.
И сойду я с ладьи моей,
И войду я в Его объятия…
Кирилл поймал себя на том, что понимает язык, что это он стоит на дощатой палубе большой ладьи, и именно его провожают этой чудесной песней. А рука его лежит на рукояти меча…
В небе плыли всё те же серые тучи, неторопливые и равнодушные. Проплывут так свои тысячи миль и никогда не увидят Мира, Не Нанесенного На Карту.
Глава третья
В небольшом павильоне фирмы «Смерноусов и сын», расположенном в Староконюшенном переулке, снимал свой очередной фильм знаменитый
