чай.
– А старик, конечно, тут же умер, – предположил Кирилл.
– Что ему сделается? Исчез куда-то, истаял волшебно.
– И как ты думаешь, что означает «N миров»? – спросил Григорий.
– В этом-то и штука, Григорий! Когда дюк это прочел, у него дыханье сперло. Это не художественное – это математическое мышление.
– Но кто Перчиков сводил вместе?
– Не сечешь? Сама гора и сводила. Жутко интересно, не правда ли?
– А дальше? – расспрашивал Григорий.
– Дальше? Всего романа тогда, в библиотеке, дюк не дочитал. В конец, само собой, заглянул, – Марк Самохвалов продекламировал: – А дальше – «она сдвинулась!»
– И всё? – удивился Григорий.
– То-то и оно, что всё. Что-то этот Веров крутит, не договаривает. А вот что?..
– Послушай, Кирилл, – вспомнил Григорий, – а что в твоем мире, нет Верова? Хорошо, кабы был. По крайней мере, хоть какая-то тенденция, закономерность. По крайней мере, было бы на кого спихнуть наши проблемы, от кого требовать ответов.
– Нет, мужики, не было. В моем мире – Железный Грон.
– А как там наш железный ДРОН? – Марк в очередной раз совершил экскурс к рентгеновской установке, повозился, пощелкал.
Вернувшись, спросил:
– Я вот что хочу услышать от тебя, Гриша. Кто таков был этот твой ночной Символист? А?
– Так ото ж, – ответил Григорий.
– Ну, кто он такой? По твоему рассказу выходит, что и не человек вовсе. А может быть, псих?
– Не знаю.
– Не знаешь? К тебе ночью вваливается незнакомый тип, ты его чаем поишь. Он предметы интерьера ворует, небылицы рассказывает. Лучше бы тебе знать, мужик, поверь мне.
– М-да… Неприятная история. Я ведь за двойника своего не отвечаю.
– Стой, Грегуар, всё это я уже усек. Другое непонятно – на кой хрен твоему Символисту эта ночная ахинея, весь этот балаган?
– Черт его знает, – буркнул Григорий.
– Твоего Пимского чуть ли до утра мурыжил…
– Ну как же, – произнес Кирилл. – Хотел его бессмертную душу.
– Тьфу на тебя! Ладно, замнем. Так говоришь, не знаешь Символиста? И Пимский не знает? Дерьмо какое-то.
– В нашем мире я читал в самиздате «Символист и Луна», «Мироздание и честный Символист». Да и Пимский думал, что где-то когда-то они встречались. В самом деле, именно так и полагал. А потом стал припоминать – где? Вспоминал и не вспомнил… Как бы тебе… Вот ты разговариваешь с человеком и знаешь наверняка, что с ним знаком. А потом понимаешь: нет, и близко не знаком. И вообще, он наутро ничего не помнил. Это я помнил, а он – нет. И теперь лишь что-то смутно припоминает.
– Плохо дело, брат, – пробормотал Марк Самохвалов. – Плохо. То, что кончается хорошо или никак, или плохо-но-не-совсем, я всегда понимаю очень четко, у меня, знаешь ли, наследственная интуиция. А
