А вы какая-то царевна Несмеяка.
– Несмеяна, – поправила она. – «Кантуется» я поняла. Но что такое КАНТУ?
– А, вы не знаете. «CANTOU» значит Centre d’Activité Naturelle Tirée d’Occupation Utile. Как это лучше перевести? – Шарпантье защелкал пальцами. – Очень политкорректное французское название… Ну, в общем, это отделение для самых тяжелых. Во «Времена-года» там содержат тех, кто в самой последней стадии альцгеймера и уже не владеет даже самыми базовыми функциями. В бывшем Овальном салоне по периметру устроены двенадцать боксов, в каждом кровать. Посередине – стол старшей сестры с датчиками. И еще постоянно дежурит санитарка. Я знаю, сестры и санитарки между собой называют наше КАНТУ «овощехранилищем». Совсем неполиткорректно, но смешно. – Директор смущенно хихикнул и, как бы извиняясь, пояснил. – Низший и средний персонал у нас весь из Прибалтики. Они знают русский язык, нет проблем с разрешением на работу, и согласны на небольшую зарплату. А работа в КАНТУ тяжелая и депримантная – нет, по-русски нужно сказать «депрессивная». Не приведи Господь заканчивать так свою жизнь. Я правильно сказал «не приведи Господь»? Спасибо.
Вера сама, бывало, задумывалась об этом, когда видела совсем уж беспомощных, выживших из ума стариков. Обыкновенные люди, у которых в голове ничего не тикает, мечтают дожить до ста лет – спрашивается, ради чего? Чтобы угодить в такое вот «овощехранилище»? Да если б еще в такое…
Она сказала, медленно подбирая слова:
– Я иногда думаю… Что, если это ужасно смотрится только со стороны? А внутри человек парит где-то там, в прошлом… или в грезах… в далеком детстве. У альцгеймерных больных часто бывает такой блаженный вид. Вы читали книжку мужа Айрис Мёрдок, писательницы? Она ведь умерла от болезни Альцгеймера.
Шарпантье смотрел на нее с интересом. Мол, продолжайте, слушаю.
– Под конец она всё сидела и смотрела детские мультики, ничем больше не интересовалась. Возможно, ей было не так уж плохо… То, что на самом деле, и то, как это выглядит, часто совсем не одно и то же…
– Где-то я эту мысль уже встречал, – торжественно заметил директор. В его глазах мелькнул огонек.
Вера почувствовала себя глупо. Ее косноязычный лепет насчет «быть» и «казаться» – жуткая банальность. И про Айрис Мёрдок директор наверняка в курсе. Он же специалист.
Ну и ладно. Зачем изображать, будто ты умней, чем есть? Познакомимся получше – всё встанет на свои места.
– Ой, православный батюшка! – Она повернула голову. – Здесь есть русская церковь?
Из левого флигеля, грузно переваливаясь, вышел бородатый дедушка в рясе, с крестом на груди, в шляпе, из-под которой свисали длинные седые волосы.
– Нет, это наш резидент, отец Леонид. Отставной священник. Последний из старых жильцов, кто еще в своем уме. Он, конечно, не после-рево-люци-онный эмигрант, но родился в семье «белых» русских. Очень интересный человек. Удивительно, но многие гости новой генерации, в большинстве коммунисты, ходят к нему на исповедь. Даже мадам Забутько.
– Ничего
