Девочки разбились на кучки. Одни нарочито громко обсуждали моду. А другие, встав в кружок, копировали учителей, жутко гримасничая и кривляясь. На асфальте рисовали преимущественно мальчики, что меня немного удивило.
Все правильно, все верно. Среди художников всегда были одни мужчины. Да Винчи, Босх, Шишкин, Шагалл, подумалось мне. В свое успокоение, я не могла вспомнить ни одну женщину-художницу. А парни рисуют активно. Их рисунков вполне хватит украсить вход в школу.
Следить за творческим процессом, мешая детям самовыражаться на асфальте, я не стала. Пока школа была пустой, надо было провернуть важное дело. По распоряжению завуча украсть где-то стул. Я же не буду всегда стоять за рабочим столом. А более удобный случай может и не представится. На втором этаже чудом нашла незапертый класс, украла там стул. Взяв у сторожа ключ от своего кабинета, втащила свою добычу и порадовалась. Стул удачно подошёл к моему столу. И по высоте, и по цвету. Я подумала, что для солидности надо приобрести блокнот и записывать в него все Валькины поручения, чтобы ничего не упустить. Да и стол он украсит – будет не так пусто.
Мои мысли прервал резкий крик. Глянув в окно, я увидела Валентину Петровну. Она стояла одна на разрисованном входе в школу и истошно орала. Что именно орала не позволяли расслышать окна. Рядом с ней, на улице, не было ни одного школьника. Куда они могли так быстро исчезнуть? Будто и не приходили вовсе. Хорошо хоть художества на асфальте оставили. Заперев кабинет, я выбежала на улицу.
– Ты где шляешься? – накинулась на меня начальница. – Где дети? Что здесь было?
Не понимая, чем вызвано ее негодование, я попыталась четко ответить на все поставленные вопросы, отрапортовав о выполненных заданиях.
– Я искала себе стул. Дети закончили рисовать, и ушли отдохнуть перед уроками. А здесь был конкурс рисунков на асфальте, как вы велели.
– Какой здесь был конкурс? – Валька злобно прищурилась, и ее тон не сулил ничего хорошего.
– Конкурс рисунков, – хотела повторить я, но осеклась, видя, как начальница пыхтит от гнева.
Она непедагогично выругалась.
– Ты видела, что эти уроды намалевали? Где глаза твои?
К слову сказать, глаза мои всегда видели плохо. Близорукость была бедой почти всех консерваторских музыкантов, которые сутками напролёт разучивали произведения, не отрываясь от похожих на блох мелких нот. Поэтому для изучения сути детских художеств, я нагнулась. От ужаса увиденного застыла в этой неестественной позе. Асфальт школьного парадного входа был украшен примитивными набросками объектов подростковых сексуальных фантазий. Многие из них дети лаконично подписали, конкретизируя название изображения для тех, кто не понял.
– Но вы же сказали, дети знают, что рисовать, – пытаясь оправдаться, промямлила я.
– Дети-то знают, – передразнила мою интонацию Валька. – А уроды – нет. А судя по рисункам, ты позвала на конкурс именно уродов.
В чем
