из строя от речей Агеева моментально, а на киноплёнке (как, впрочем, и в зеркале) Всесрамыча было почти не видно.
После того, как Безымянный тупик был переименован в переулок Агеева, на стенах домов загадочным образом стали появляться бранные надписи, зарифмованные в до безобразия скабрезные частушки. Но это было относительно безобидной аномалией бывшего Кривого тупика. Ходили упорные слухи, что в шестидесятые в Кривом располагалась некая секретная лаборатория. Так это или нет, едва ли кто достоверно знал, но, тем не менее, со временем в будущем Агеевом переулке стали замечать «странных собачек». «Собачки» эти отчего-то появлялись только по ночам, передвигались на задних лапках, и пронзительно-заунывно выли на луну. К концу девяностых «собачки» изрядно обнаглели, и в беззвёздные ночи появлялись даже на Серпентарии, и, периодически, покусывали запоздалых одиноких прохожих. Одним из первых покусанных был стилист Самуил Раков.
Однако, нравы в стае оборотней (да-да, это были именно оборотни) с годами менялись. Вой их был теперь не таким леденящим душу, а даже немного гламурным. Они начали следить за собой, извели блох, подкрасили коготки. Впрочем, после произошедших метаморфоз, местные жители стали бояться оборотней пуще прежнего. А в Агеевом переулке на стене дома таинственно появилась новая надпись. Выглядела она приблизительно так: «В переулке у Агея, Даже оборотни – геи, И, похоже, дед Агей Тут единственный не гей». Приблизительно.
Не удивительно, что после целого дня работы в столь малоприятном месте, которую едва успели закончить к закату, Иван Медведев был угрюм, раздосадован и подавлен. Он уныло брёл домой по нескончаемым лабиринтам «комы», предвкушая узреть супругу в скверном настроении, и в облаке токсичных веществ. К просторной комнате Медведевых, разделённой шкафами на две половинки с границей ровно по центру единственного окна, можно было пройти двумя путями. По крайней мере, Ванька знал только два. По правому Ёшкиному проходу, и по левому Ёшкиному проходу.
Оба этих мрачноватых коридора получили своё неофициальное название по имени легендарной самогонщицы Ефросиньи Вакханалиевны Заворотнюк-Недоливаевой, в определённых кругах известной, как бабка Ёшка. Ёшка варганила белесую мутноватую спиртосодержащую жижу с загадочной рецептурой и неповторимо зловонным душком, а так же приторговывала ею, кажется, около полувека. И, невзирая на более, чем почтенный возраст, оставлять своего асоциального занятия не планировала. Жила бабка Ёшка в большой тёмной комнате, в которой было лишь одно окно, да и то выходило в сумрачный коридор. Через это оконце, жрица самогоноварения продавала страждущим (а таких было немало) своё колдовское зелье в не слишком чистых стеклянных, либо мятых пластиковых ёмкостях. Жилище Заворотнюк-Недоливаевой располагалось тактически чрезвычайно выгодно: одна его дверь выходила в левый Ёшкин проход, а вторая –
