и наивеличайшею опасностию, и всякому, воспринимающему в заговоре том соучастие, надлежало тогда, властно как на карту, становить не только все своё благоденствие, но и жизнь самую… и восхотел ли б я тогда… несть голову свою на плаху… Нет! нет! никогда бы и никак я на то не согласился, и как бы г. Орлов ни стал меня уговаривать, но я верно бы его не послушался… А не могло ль бы… узнание такого страшного дела, при всем нехотении вступить в такой опасный заговор, подвергнуть меня в наимучительнейшую нерешительность… что мне тогда делать, и молчать ли о том, или довесть где надлежало? …He стал ли б тогда меня самый долг присяге побуждать открыть толь страшный заговор самому государю?..»
Хотя сам Корф встал на сторону императрицы в первый же день переворота…
12 июня, после 3-х дневного празднование мира с Пруссией, двор во главе с императором выехал за город, в Ораниенбаум.
17 июня Екатерина приехала в Петергоф, где заняла павильон Монплезир. Там её несколько раз навещает Алехан, чтобы обсудить подробности переворота.
Есть несколько самых разнообразных планов по пленению и даже устранению Петра III. Но все заговорщики в ожидании, которое могло бы ещё длиться, длиться и длиться.
27 июня до самого вечера Екатерина провела в хлопотах по подготовке праздника в честь святых апостолов Петра и Павла, на который вместе со всей свитой должен был приехать из Ораниенбаума Пётр III. Она и представить не могла, что это были уже напрасные хлопоты.
В тот вечер по подозрению в неблагонадёжности будет арестован один из основных участников заговора, капитан Преображенского полка Пётр Пассек. Донесение о нем отправляется в Ораниенбаум. Медлить больше нельзя и Орловы начинают действовать…
Ранним утром в спальню Екатерины вошёл Алехан. Шум шагов разбудил женщину. Она увидела склоняющегося над ней человека.
– Пора вам вставать; все готово для того, чтобы вас провозгласить.
– Как?.. Что?..
– Пассек арестован.
Екатерина посмотрела на часы. Было 6 утра. Она уже больше ничего не спрашивала, поспешно оделась и вышла в парк. Горничная Шаргородская и лакей Шкурин следовали за ней. У ворот стояла карета. Алексей сидел на козлах.
– Я даже не успела причесаться.
– Садись скорей.
– А где Григорий?
– Он и Фёдор оповещают остальных…
Карета помчалась по дороге.
Екатерина казалась спокойной. И только снова и снова, смеясь, обращалась к Шаргородской: «Ну, как же так! Великий день, а я такая растрёпанная».
И вдруг просто гомерический смех женщин заставил Орлова повернуться к ним.
– Ты только посмотри, кто идёт к нам навстречу!
Это был Мишель, французский парикмахер, который как раз направлялся в Петергоф, чтобы сделать утреннею причёску Екатерине.
Его захватили с собой.
