Как теперь жить с этим? – Душа болит и днём, и ночью…
– Женщин насиловали. Даже пятилетних девочек!!!… Это как?
– Как на детей рука поднималась? Вот ты, майор – смог бы убить ребёнка?
Майор смешался. Время от времени, в период дежурств, ему приходилось читать сводки и бегло просматривать списки убитых в грузино-осетинском конфликте. Статистические данные абстрактны и, перестав поддаваться эмоциям, к ним быстро привыкаешь. Совсем другое дело – смотреть в глаза тем, по ком эта "статистика" и стоящие за ней события прокатились кровавым перестроечным катком, лишая крова и жизни, калеча, ломая устоявшийся за несколько мирных поколений быт и уклад.
– Как диким зверям на съедение бросили! – выкрикнула одна из женщин. – Когда Сталин был, такого не было. Он бы быстро порядок навёл! А при московском меченом президенте местный – тбилисский – совсем ополоумел! Каждый день нас здесь убивает, и никому до этого нет дела!!!
Относительно спокойное течение рассказа дало сбой. Женщины заторопились, запричитали. Заговорили одновременно. Некоторые заплакали.
– Война… Со стороны Никози до сих пор снайперы стреляют! Столько людей поубивали, и конца этому нет!
– Три месяца каждую ночь артиллерией обстреливали. Пожаров много было. Потом снаряды кончились, и стали чугунными болванками стрелять. Куда деться от этого не знали.
– В апреле, слава Богу, у них артиллерию – где побили, а где отобрали. Как зайцы от десантников разбежались...
Кто-то из женщин осенил майора крестным знаменем. Толпа вдруг смешалась. Стоявшая справа женщина наклонилась, взяла Сан Саныча за руку поцеловала её, а затем прижала его ладонь ко лбу, к наполненным слезами глазам. Кому-то из женщин стало плохо. Одна из них с плачем упала на колени и уже там, заслоненная своими подругами, обняла майора за ноги и заголосила, запричитала. Попытка Сан Саныча высвободится, привела к тому, что она вцепилась в него ещё крепче и в исступлении стала целовать его запылённые хромовые сапоги.
Майору, всегда внутренне ироничному, даже цинично-насмешливому, стало не по себе. Целующая сапоги женщина не казалась ему ни нелепой, ни смешной, не вызывала отторжения. Происходящее было одновременно и естественным, и жутким. Подумалось, что за метафорой "на голове зашевелились волосы" – стоит вполне конкретная физиология. Майору действительно стало страшно. Захотелось вырваться из кольца окруживших его женщин и бежать куда угодно, лишь бы подальше от этого места.
– Сынок, вы уж, пожалуйста, больше не уезжайте... – снова вступила седая осетинка. – Уж очень много грузины мужчин перебили... У многих семей защитников не осталось, одни дети… А то оставайся здесь жить? Женись, хозяйство и детей заведёшь – теперь много девушек без женихов осталось. Без мужчин, без новых детей – сгинем, и некому за нас отомстить будет...
Она наклонилась к прильнувшей к ногам офицера женщине, взяла за плечи и несколько раз ей что-то сказала. Тихо, на ухо. Легко подняв, успокаивающе обняла…
–
