Все тебе дадут, не сомневайся. Сейчас уже вечер. Мы с тобой едем на вокзал, прямо сейчас едем в Москву. В Москве – на поезд, уже со всей экспедицией. Вник?
У Пети закружилась голова…
– Прямо сейчас?
– А что тянуть? Сразу скажу – никакого выбора у тебя нет. Теперь вся твоя жизнь зависит только от одного: от того, как мы проведем операцию. Вернемся, выполнив задание, – все, что только хочешь, твое будет. Кровь Пеликанова? На здоровье. Квартира? Да любая. Должность? Называй, какая только нравится. Самое главное – я назову тебе твое настоящее имя. Все зависит только от тебя.
– Мне только надо сообщить домой…
– Зачем?
– Чтобы не искали, не волновались. Отец или нет, Исаак Иосифович мне был хорошим отцом… Иосиф Бенцианович – хорошим дедом…
– А вот этого как раз совсем нельзя.
– Почему?!
– Да потому, что ни к чему рассказывать о любых наших делах. Ни папе, ни дедушке не надо. И знать, куда мы отправились, им тоже совершенно не обязательно. Ты что думаешь, никому наши дела не интересны? Шамбалу ищут и немцы… Как ищут! Как ищут!
– Мои никому ничего не скажут…
– Втереться к ним в доверие… Применить некоторые средства допроса… Не спорь, я сто раз проверял: не рассказывают ровно того, чего сами не знают.
– Но меня ж будут искать! В милицию заявят, в розыск подадут… Тот самый шум, информация…
– Нет, Петя, искать тебя никто не будет. Ты ведь уже покойник, Петя. Тебя нет.
Васильев говорил спокойно, веско. Из черной папки достал он газету… Газету «Ленинградская правда», и была эта газета странным образом, датирована завтрашним числом. И была в газете заметка, что после сданного экзамена на Университетской набережной Невы попал под тяжелый грузовик выпускник Восточного отделения филологического факультета Петр Исаакович Кац. Что грузовик так искалечил студента, что только по документам Каца и опознали.
– Петя… – тихо, человечно позвал Васильев. – Вот сейчас мы сидим, а твоим уже сообщили о твоей смерти. Завтра в университете поставят гроб… Закрытый гроб, потому что ты ведь изуродован. И после всех положенных процедур тебя похоронят. Когда вернемся – сможешь объявиться, но не раньше.
Петя молча сидел. Внутри у него опять сделалось пусто.
– Ну, пошли?
Тут опять что-то случилось: распахнулась дверь в Первый отдел. Именно что распахнулась, ее не открыли, а решительным жестом отшвырнули. Шаги трех как минимум людей: открытые, уверенные, шумные.
– Сиди на месте… – чуть слышно шепнул Васильев, а сам стремительно переместился, встал за дверью. В руке у него словно каким-то волшебством оказался маленький пистолетик с несоразмерно длинным толстым стволом.
Вошли трое в форме НКВД.
– Товарищ Кац?
– Это я.
Петя продолжал сидеть. Он чувствовал, что нет опасности, и чувствовал, что ему двигаться не надо. И еще ему казалось, что он понимает Васильева.
–
