«агитация» или «пропаганда».
Однако если у представителей власти возникали такие подозрения, то «компетентные органы» СССР вас сначала предупреждали. Почему? Потому что пропаганда и агитация, как деятельность, характеризуются умыслом, настойчивостью и непрерывностью. Если вы пренебрегали предупреждением и продолжали высказывать то, что воспринималось не только «компетентными органами», но и окружающими как преступление, то есть вы своим последующим поведением подтверждали, что не просто высказали мнение, а действительно вели запрещенную законом пропаганду или агитацию, то только тогда против вас возбуждали уголовное дело. Только после предупреждений и сбора и процессуального закрепления новых фактов прокуратура имела возможность доказать в суде, что вы умышленно занимались пропагандой, а не просто реализовывали свое право на свободу слова.
Я не теорию вам рассказываю. В 1970-х меня вызывали в тогдашний КГБ и взяли у меня объяснения в рамках статьи 70 УК РСФСР «Антисоветская агитация и пропаганда». После того, как я написал такое объяснение, меня попросили его переписать – как мне казалось тогда, из симпатии ко мне. Мне трудно обижаться на тогдашних работников КГБ, но на самом деле они поступили достаточно коварно, хотя и объяснимо с точки зрения их службы, – этим переписыванием моего объяснения работники КГБ «подводили меня под 70-ю статью». К примеру, они предложили мне заменить мое признание о том, что я рассказывал анекдоты о Генеральном секретаре ЦК КПСС Л.И. Брежневе, на, казалось бы, ничего не значившее сравнение экономик СССР и Бразилии. Мне казалось тогда, что они этим смягчили мою «вину». Потом я прочел учебник уголовного права и понял, в чем дело. На самом деле в 70-й статье УК речь шла об «антисоветской пропаганде», а не «антипартийной» или «антикоммунистической». Конституция СССР формально не запрещала вести пропаганду против КПСС, посему КГБ не мог предъявлять мне претензии за это – за анекдоты о Генсеке КПСС. А вот сравнение экономических показателей при Советской власти в СССР и несоветской власти в Бразилии – да еще и не в пользу Советской власти – уже было похоже на антисоветскую пропаганду.
Но что мне запомнилось и что действительно было характерно тогда – лично опрашивавший меня начальник городского отдела КГБ начал разговор с извинений и с предупреждений, чтобы я не воспринимал вызов к нему как попытку запретить мне говорить то, что я хочу, подчеркивая, что в СССР свобода слова.
Формально он устно предупредил меня о недопустимости вести антисоветскую пропаганду, поскольку реагировал на полученные на меня доносы. Но на самом деле он пояснил, что я могу говорить все, что считаю нужным, но каждый раз обязан оценивать, кому и что говорю, поскольку сам несу ответственность за то, сочтет ли мой слушатель мои слова враждебными Советской власти. И объяснил, что КГБ пока не имеет ко мне иных претензий, но если они получат очередной донос, то вынесут мне письменное предупреждение и вот после этого они обязаны будут установить
