Я разозлилась не на шутку, вскочила с камня и, припомнив весь список бабушкиных ругательств, объяснила поганому нелюдю, куда ему идти, с кем и чем заниматься по прибытии. Леший слушал внимательно, не перебивая, видимо, запоминал незнакомые обороты, только один раз уточнил значение слова «педагогический».
Когда я наконец выдохлась, он, уважительно хмыкнув, пригласил меня к столу. И как только успел слугам знак подать? Пока я упражнялась в красноречии, его подданные сервировали на валуне богатое угощение. На ягодах ежевики алмазной россыпью переливалась роса, одуряюще пахли каравай свежего хлеба и кольцо копченой колбаски (приносят старичку жертвы деревенские жители, грех прибедняться), в долбленых калабашках пенилась брожулька. А разные зверушки лесные все продолжали подносить яства: орешки, семечки, истекающие сладостью пчелиные соты. Ну правильно – о серьезных вещах у нас, взрослых, принято за столом беседовать – степенно и неспешно. Я молчала, рассеянно наблюдая за суетящимися белками, не забывая отдавать должное разносолам. Проследив за моим взглядом, леший сказал:
– А пауки мне не подчиняются – ее это парафия, – и кивнул в сторону каменного изваяния.
Мне показалось, что богиня мне подмигнула, так причудливо падал солнечный свет на ее иссеченное временем лицо.
– Ты знаешь, как ее зовут?
– Ягу поспрошай, она лучше знает, – ушел от ответа хитрый лесовик.
Бабушка! Как она там без меня? Проснулась, поди. Возвращаться надо, некогда рассиживаться. И я поспешно вывалила на лешего все свои новости.
– И теперь что делать, не ведаю… – закончила почти жалобно. – Твоя… Матрена увидит, что бабули на месте нет, осерчает и чего-нибудь с собой утворит. А мне ребеночка жалко.
Леший помолчал, похрустел суставами, почесал в затылке:
– Да, положеньице… Матрена-то, как понесла, больше ко мне не захаживает. Я по-всякому уже пытался ее на разговор вызвать, только не хочет она. А ведь любил я ее по-честному, ни к чему не принуждал, никем не прикидывался… – Лесовик говорил будто через силу. Было заметно, что каждое слово дается ему с трудом. – К вам в Мохнатовку мне ходу нет – только за границу своих владений сунусь, разом вещуны Трехликого повяжут. Изводят они нашего брата подчистую. Тут неплохо бы с Ягой это дело обсудить. Бабка твоя женщина ушлая, но справедливая. Не верю я, что она могла по-злому дело повернуть. Но раз ты, Ягишна, ее колдонула… Даже и не знаю теперича…
Мы еще немного помолчали.
– Давай так, – решился леший, – ты Матрену, ягодку мою, у развилки встретишь и ко мне приведешь, я ее уговорю мне дитятко отдать.
– Тебе? – У меня просто глаза на лоб полезли. – Делать ты с ним что будешь? Шишками кормить, зверенка из него воспитывать?
– Любить я его буду. – Леший явно обиделся. – Любить и от беды беречь. А что, думаешь, не воспитаю?
Мне очень захотелось почесать в затылке. А ведь лесовик в чем-то прав.
