ло комнату неловкой тишиной.
Уилл посмотрел на свои пальцы. Машинально скручивая маленькую листовку, что, по его мнению, делать на похоронах было неуместно, он судорожно сглотнул, стараясь избавиться от комка, стоявшего у него в горле. Взрослые мужчины не плачут. И он был уверен, что сможет сдержать свои эмоции и полностью владеть собой.
До того момента, пока маленькая ручка не проскользнула в его ладонь.
– Папа, тебе грустно?
Огромные темные глаза моргнули. Крохотное ангельское личико нахмурилось.
И это сломило его.
Он откашлялся, отчаянно пытаясь не потерять самообладание.
– Да, малышка. Папе грустно.
Девчушка еще сильнее нахмурилась, а ее глаза наполнились слезами.
– Тогда и мне грустно.
Он наклонился и подхватил ее на руки. Она на мгновение повернула голову, чтобы посмотреть на гроб, а потом обняла отца за шею своими крохотными ручонками. Уилл крепко прижимал ее к себе. Если бы не усопшая, у него не было бы его маленького сокровища. Заиграла музыка. Сквозь ткань сорочки он чувствовал теплое дыхание ребенка.
– Папа, – прошептала девочка, – когда мы вернемся домой, ты расскажешь мне еще раз историю про тебя и про маму?
Он чуть отодвинулся, чтобы посмотреть на ее лицо.
– Обязательно.
Он будет рассказывать ее тысячи раз, если она захочет. Потому что он даже не жил по-настоящему до того дня, как Эдриэнн Картер постучала в его дверь, держа в руках старинные письма.
Глава 1
– Письма, – прошептала Эдриэнн и провела пальцами по содержимому маленькой открытой коробочки, которую держала в руке. Снаружи раздался удар грома, и чердачное окно задребезжало. Она взглянула на него, потом на балку, где коробка лежала всего несколько мгновений назад. Эдриэнн поправила фонарь, который держала под мышкой, и склонилась над старой метлой – ее оружием против чердачных пауков, – стоявшей между пустым сундуком и стопкой старых журналов. Обведя чердак слабым светом фонаря, она отодвинула метлу в угол, крепко прижала к груди металлическую коробку. Там было что-то… необычное. Она не сомневалась в этом. Предвкушая интригу, она почти забыла, что залезла на чердак для того, чтобы проверить электрощит. Если свет в ближайшее время не включится, она вернется к этому занятию. Но сейчас ее ждали письма из далекого прошлого. И это было важнее всего остального.
Чердачная дверь заскрипела, когда Эдриэнн навалилась на нее всем телом, чтобы закрыть. Старые дома не всегда подчиняются правилам… таким простым, как плотное прилегание двери к дверной коробке, с которой они провели неразлучно почти сотню лет. Эта дверная коробка предпочла разбухнуть. Переехав сюда, Эдриэнн позвонила отцу, чтобы спросить, что с этим делать. Но он просто сказал:
– Старые дома. Они дышат. И еще влажность и все такое. Зимой она будет лучше закрываться.
Словно в его словах был смысл. Словно на юге Флориды бывают зимы. Ещe она посоветовалась с парнем из хозяйственного магазина. Но он лишь предложил ей нанять кого-нибудь, чтобы дверную коробку обтесали как надо. Нанять кого-нибудь. Ей придется нанять миллиард специалистов, чтобы привести этот дом в нормальное состояние.
Она спустилась по лестнице с чердака, прошла по коридору второго этажа и подошла к лестнице, ведущей на первый этаж ее нового… старого дома.
Неверный свет фонаря отбрасывал причудливые тени, то освещая, то скрывая в темноте разнообразные предметы, требовавшие разной степени реставрации. Если ей когда-нибудь удастся отреставрировать хотя бы несколько предметов, она закатит вечеринку. Если, конечно, у нее появятся друзья. Которых сейчас у нее не было.
Свет фонаря упал на какую-то устрашающую вещь в дальнем углу, заставив Эдриэнн замереть посреди лестницы. Но это было всего лишь кресло-качалка, накрытое простыней. Эдриэнн с облегчением выдохнула и осмотрелась, пытаясь обнаружить еще каких-нибудь монстров. Но их не было.
Она терпеть не могла оставаться без электричества. Это всегда случалось в самый неподходящий момент, во время грозы, от которой дребезжали окна. Хотя, если честно, все это место выглядело гораздо лучше при мягком свете керосиновой лампы и фонаря, скрывавшем шрамы, полученные домом в течение жизни.
Пятно свежей краски ожидало ее у подножия лестницы. Ее рука, державшая металлическую коробку, вспотела. Пульс участился, и она поспешно уселась на диван, чтобы открыть первое письмо.
Июнь 1944
Дорогая Грейси,
я боюсь, что не знаю, куда меня заведет эта война. Я боюсь темного неведомого, которое таится вдалеке и держит нас в плену – если не наши тела, то наши сердца. Мысли о тебе помогают
