эта тетка годилась мне в матери и выглядела на все шестьдесят.
Она напомнила мне, что через шесть месяцев нужно будет подать в этом загсе заявление на развод.
– Разве не в суд? – удивился я.
Все дружно расхохотались.
– В суде разводят только тех, у кого есть имущественные споры, – пояснил хмырь. Кстати, его все называли Вовой, – или если у вас есть несовершеннолетние дети. А если нет ни детей, ни совместно нажитого имущества, которое нужно делить, можно разводиться и через загс. Надеюсь, что вы не будете заводить детей, – добавил он под дружный смех Мусы и моей новоявленной супруги.
Через какое-то время я отдал еще полторы тысячи, но они потребовали сверху еще двести рублей, за услуги в загсе. Пришлось отдать и эти двести. Однако теперь я был женат на москвичке и мог абсолютно законно устраиваться на работу, прописавшись в ее хибаре. Позже я узнал, что она была «профессиональной женой» для таких приезжих, как я, получая с каждого по две тысячи рублей. Вы уже догадались, что оставшуюся тысячу делили между собой мой родственник и Вова. И еще двести рублей платили за оформление бумаг в загсе. А потом еще двести – при быстром разводе. В общем, у своей «жены» я был уже шестым мужем. Говорят, что ее третьим «мужем» был ставший сейчас очень популярным известный артист, которому срочно нужна была московская прописка. И он заплатил ей, кажется, пять или шесть тысяч рублей.
На следующий день я пошел искать работу. Сейчас в это трудно поверить, но в начале восьмидесятых везде висели объявления о приеме на работу. Я отправился на завод ЗИЛ, о котором много слышал, рассудив, что лучше работать на крупном предприятии, где меня не станут теребить и задавать ненужных вопросов. В отделе кадров меня встретили очень любезно – рабочих не хватало по всей стране – и сразу оформили, правда, с испытательным сроком, пояснив, что я должен прописаться у своей московской «супруги». Еще триста рублей ушли на разные формальности, но уже через месяц я работал на заводе, получал около двухсот рублей и был прописан у своей жены в ее покосившемся однокомнатном домике, где она сама, похоже, вообще не бывала.
После месяца проживания в «Орленке» я съехал в дом у метро «Текстильщики», где нашел для себя комнату у милых старичков, сдававших ее приехавшим провинциалам, и пошел в профсоюзный комитет, чтобы рассказать о неприятностях с женой, которая мне сразу начала «изменять». Сидевший в профкоме пожилой мужчина с орденскими планками на груди и культей левой руки слушал меня мрачно и явно недоброжелательно. Не перебивал, но все время морщился, словно от зубной боли.
– Не нужно было так торопиться с браком, – укоризненно сказал мне он.
Хорошо еще, что он не спросил про возраст моей супруги, иначе просто выгнал бы меня из профкома. Я понял, что здесь мне ничего не светит, и, уже уходя, неожиданно вспомнил про своего отца.
– Между прочим, мой отец тоже работал в профсоюзном
