и причинность оказываются тогда лишь различными способами рассмотрения одного и того же отношения.
Но ведь все эти соображения подчеркивают лишь трудность решения вопроса о том, к чему могут применяться с объективной значимостью определения свойства, деятельности, процесса действия, так, чтобы не уничтожалось различие понятий «свойство», «деятельность», «процесс действия» как различных элементов в нашем представлении. Если мы знаем, что то, что мы первоначально рассматривали как принадлежащее вещи свойство, как, например, цвет, не принадлежит вещи, а есть ее действие на нашу чувственность, то ведь она все же действует благодаря свойству, которое теперь только не познается прямо чувственным путем, а должно быть выведено благодаря структуре своей поверхности и благодаря своей способности отчасти отражать, отчасти поглощать световые волны. И чтобы быть в состоянии действовать, вещь прежде всего должна быть деятельной, должна сама по себе предпринимать изменение своего состояния, какое-либо движение или что-либо подобное. Итак, для того чтобы мыслить определенную вещь, мы должны мыслить ее вместе со свойствами, которые принадлежат ей, которые образуют ее отличительную сущность и могут быть приписаны ей в качестве предиката, как она есть сама по себе. Так же обстоит дело и с деятельностью. Если все не должно превратиться в хаос, в котором невозможно уже распознавать никаких определенных различий, то мир мы должны мыслить как множество отдельных индивидуальных вещей, из которых каждая имеет свою определенность и является деятельной, поскольку утверждает во времени эту определенность или сменяет и изменяет ее, движется, растет и т. д. То, что в этой деятельности вещь, с одной стороны, определяется другими вещами, которые действуют, а с другой – сама действует на другие вещи и определяет их деятельность, – это уже иной вопрос. Действие как процесс не может даже высказываться, раз оно не различается от деятельности. Здесь та же противоположность, что между causa immanens и causa transiens. То, что исходит от первой, не отделимо от представления субъекта, есть образ его бытия; то, что исходит от второй, может мыслиться лишь благодаря его отношению к чему-то второму. Таким образом, нельзя уничтожить того различия, что представление о процессе действия принадлежит к представлениям об отношении между различными вещами, – тогда как представление о деятельности является само по себе существенной составной частью представления об отдельной вещи, и ему присущи лишь отношения пространства и времени, без которых вообще не может мыслиться ничто единичное. Поэтому представление о процессе действия никогда не бывает также наглядным; переход причинности от одной вещи на другую всегда необходимо примыслить, и он есть продукт связующего между ними мышления. Наглядной является лишь сама деятельность, изменение вступающих в отношение вещей.
Мы отметим коротко многообразие грамматического выражения этого отношения.
