проявляет преступно-халатное миролюбие. Попробовали бы у меня пленные вот так переговариваться в бытность мою верным псом Родины, я бы им устроил веселое времяпрепровождение!
– Как оно вообще, Бо? – слегка осмелев, поинтересовался я. – Ты живой?
– Ну, – буркнул Бо.
– А почему не спрашиваешь – как я? – продолжал я развивать успех. – Или ты меня уже вычеркнул из своей жизни?
– П…болишь – значит, в норме, – высказался Бо. – Был бы ранен, уже ныл бы вовсю.
– Чего бы это я ныл? – неприятно удивился я. – Разве я не могу, как положено по уставу, стойко переносить…
– А ты по жизни нытик, – бесцеремонно оборвал меня Бо. – Чуть что не по-твоему – сразу ныть!
– Злой ты, – обиделся я. – Толстый, противный, злой и… и попадосный. Это из-за тебя мы попали.
– Я в курсе, – согласился Бо, однако в подробности вдаваться не пожелал – обстановка как-то не располагала.
– Конвоиры у нас – чайники, – совсем обнаглел я. – А?
– У них по-русски понимает только старший, – проинформировал меня Бо. – А он впереди едет.
– А команды пресекать болтовню не получили, – подхватил я. – А сами не догадаются. Тормоза!
– Нет, – возразил Бо. – Они просто не такие, как мы. Они думают по-другому… Говори еще.
– Еще? Пожалуйста. Вот тут меня мучает один вопросишко. – Я не стал себя упрашивать дважды. – Скверный такой вопросец, в общем-то, и ненужный, может быть… С тобой, в принципе, все понятно. Нет, по какому поводу – непонятно. Но в целом ясно: хотели – утащили… А меня?
– Да, залепуха. – Бо всегда понимает меня с полуслова – с ним мне не нужно утруждать себя оформлением своих измышлений в удобоупотребимые формы. Достаточно обозначить направление вопроса. – Херня какая-то. А щас спрошу…
И действительно: обратился к кому-то в пространство на своем языке. Как ни странно, один из конвоиров ответил на все его вопросы вполне миролюбивым тоном – и даже заткнуться не посоветовал. Чудные вы, ребятишки!
– Ну и что там? – с нетерпением поинтересовался я, дождавшись долгой паузы, вполне могущей означать окончание беседы.
– А все – п…дец тебе, – не стал успокаивать меня Бо. – Ты двоих монахов покалечил. Один – при смерти. Если сдохнет, тебя будут судить.
– Чего это мне – п…дец?! – страшно возмутился я. – Ну ни хрена себе! Напали, укололи, похитили… Да замучаются судить! Как только к ментам заявятся – они оттуда уже не выйдут…
– А кто тебе сказал, что они собираются к ментам? – поправил меня Бо. – У них свой суд. Если их человек умрет, они тебя подвергнут суровому испытанию. Правда, я не понял толком – какому именно.
– Прикалываешься? – не поверил я. – Что за испытание?
– Ни хрена я не прикалываюсь! – Бо даже тон повысил – огорчился моим тугодумством. – Ты сам подумай – какое испытание. Я в их обрядах ни хрена
