Люба притворяется обиженной, но уходить не собирается. – Мам, расскажи, как я родилась…
– Я же тебе сто раз рассказывала…
– Ань, я ж говорю, у нее проснулись материнские чувства, она теперь хочет обмениваться опытом, – поясняет Миша.
– Тебе про роддом рассказать? – уточняет мама.
– Да! Как там все было… Страшно, да?
– Я тебе завтра все-все расскажу. Договорились? – выпроваживает Аня дочку, вытягивая ее из недр супружеского ложа.
Миша, как падишах, любуется своими девочками: женой в тоненькой шелковой рубашечке и дочкой в мягкой просторной пижаме. Как есть: мать медведя!
Наконец дверь спальни заперта. Они снова вместе. И нет никакого сна и усталости. Есть только они двое, их счастье и понимание желаний другого.
– Думал, взорвусь, – шепчет Миша своей Анечке в самое ухо.
– И я – дождаться не могла.
– Будь моей, – просит муж.
– Я – твоя.
– Будь совсем-совсем моей, – повторяет он.
Словно первый раз они вместе. Словно не проснутся в объятиях друг друга, не соединятся снова…
– Да, – отзывается жена, – я твоя. Совсем-совсем.
Уже засыпая, они слышат, как воркует со своей «малюткой» Любка.
– Давай на выходные в Венецию слетаем, – шепчет Миша. – Вдвоем. За Любкой Ира присмотрит.
– Давай.
– Так я завтра с утра билеты в Интернете подыщу. И отель.
– Отель только наш, другой не надо, – велит Аня.
– Договорились: только наш, – соглашается муж. – Спи.
Они не знают – и откуда бы им знать, что никакой Венеции на выходные им не положено. Судьба уже распорядилась по-своему. Но человек предполагает…
И Аня в полудреме сначала думает о Венеции, о том, что обязательно в этот раз возьмут они гондолу, поедут обнявшись по всем каналам. Весна, как хорошо… Там должно быть совсем тепло. Потом вспоминает она тот самый роддом, о котором просила рассказать дочка.
Как Любочка рождалась…
Что рассказать? Историй много…
Пусть подрастет еще. Или уже пора? Женские истории… Конца им нет…
Патология
– В общем, один любовник был у нее американец белобрысый. Как моль такой. И кожа розовая, а когда загорит, так и вообще красная, но он довольно редко появлялся, только по бизнесовым нуждам когда. А второй – армянин, тот все время. Черный. Шнобель крючком, грудь мохнатая, как у шимпанзе. А муж – наш, Ваня, морда колом, громадный, бычара. И вот она залетает и не знает от кого. Все как раз трое были при теле. Ей тридцать девять, ну, по виду не скажешь, а что есть – то есть. Три аборта сделала в восемнадцать, подряд, по дури, а потом и не беременела. И врачи сказали: все – спи спокойно, дорогой товарищ. Она и спала с горя со всеми. А тут – вот те на! И не знает от кого, главное. Приходит ко мне, чё делать, говорит, не знаю. Это, типа, мой последний шанс, буду рожать.
