кроры раз превосходит того,кто отказывается от дома.
Тот, кто вышел за пределы ума
и всякой двойственности, —
как выразить мне величие этого человека?
Хотя я никогда не встречался с утверждением, подобным этому, я всегда обладал природной склонностью к духовной жизни. Никто никогда не говорил со мной о религиозных вопросах, но каким-то образом я всегда знал, что существует высшая сила, называемая «Богом», и что цель жизни – достичь этого Бога. Инстинктивно, без внушения со стороны, я чувствовал: все, что я видел, было некоторым образом иллюзорно и нереально. Эти мысли вместе с идеей о том, что в этом мире мне не следует привязываться к чему бы то ни было, были частью моего сознания даже в самые ранние годы моего отрочества.
Мне вспоминается один случай, который произошел, когда мне было всего шесть лет. Я гулял с матерью недалеко от деревни, когда мимо нас прошел садху в оранжевом облачении. Я спросил мать: «Когда я стану таким же санньясином?» и, не дожидаясь ответа, отправился по дороге вслед за садху.
Пока шел, я слышал, как моя мать с раздражением говорила местной женщине: «Посмотри, какой негодный мальчишка! Даже в таком малом возрасте он пытается стать садху[4]».
Мой отец, к несчастью, не разделял моих религиозных наклонностей. Он тщательно выполнял пуджу[5] ежедневно по полчаса, но его побуждения были исключительно материальными.
Однажды, все еще будучи маленьким мальчиком, я спросил его: «Для чего ты выполняешь эту пуджу каждый день?» Он ответил: «Я хочу иметь богатство, иметь землю, я хочу иметь золото и много денег».
Я сказал: «Все эти вещи тленны. Зачем ты молишься об этих преходящих вещах?» Отец был удивлен, что в столь юном возрасте я обладаю пониманием таких материй. «Откуда ты знаешь, что эти вещи тленны?» – спросил он. «Я знаю, поэтому и говорю тебе», – ответил я. Знание было внутри меня, но я не мог выразить его или как-то рационально объяснить.
Когда отец обнаружил мой интерес к духовным вопросам, то попытался мне помешать. Он создал множество помех на моем пути и лишь через много лет наконец сдался и признал, что стать садху было моим предназначением.
Пока я был еще достаточно мал, деревенские жители считали меня своего рода маскотом (талисманом удачи). Когда кто-нибудь принимался строить новый дом, меня просили заложить первый камень. Меня просили вырвать первый сорняк, когда в полях начиналось прореживание посевов, а на свадьбах – коснуться статуи Ганапати в начале церемонии. Самой приятной обязанностью, однако, было поедание сладостей. Когда по случаю каких-либо торжеств жители деревни готовили сладости, меня приглашали отведать их. Я не знаю, когда односельчане начали верить в то, что я приношу им удачу, и как они пришли к такому заключению, но эта традиция продолжалась до тех пор, пока мне не исполнилось тринадцать лет.
Некоторые люди, похоже, наделены даром исключительной удачи, до такой степени, что все, что они делают, обречено на процветание и успех. В Тамил Наду таких людей
В буквальном смысле «садху» означает «благородный человек». Этот термин чаще используется для описания того, кто полностью следует индуистскому духовному пути, особенно если ради этого он оставил свой дом. Санньясинов, официально отказавшихся от всех связей с миром для того, чтобы посвятить себя духовному поиску, часто называют садху.
Церемониальное поклонение индуистскому божеству.
