в лекциях приходилось упоминать об улучшении положения рабов и о расширении их прав, Грановский с умилением отмечал такие победы человечности. В Вене и в одном салоне пришлось Грановскому иметь стычку с одною аристократкою. Со слов одной русской помещицы она уверяла, что русские крепостные очень счастливы и не чувствуют никакого желания другой участи. «Мне стало досадно, слушая это, – писал Грановский Фролову, – я заспорил, разгорячился и, кажется, разыграл пресмешную роль». Там же, 87.
79
«Дневник» II, 71.
80
Жалуясь беспрестанно на доносы, Грановский писал: «Остервенение славян возрастает с каждым днем, они ругают меня и за то, что я говорю, и за то, о чем умалчиваю. Я читаю историю Запада, а они говорят: зачем он не говорит о России?» «Вы лучше других знаете, – пишет Грановский Керчеру, – какие тяжелые припадки тоски бывают у меня. Я борюсь с ними, но обыкновенно уступаю. Я ищу рассеяния в вине, в картах, черт знает в чем… Когда же поймут, что человеку нельзя серьезно помириться с мыслью о погибшем своем существовании, что эта мысль, временно подавленная, беспрерывно грызет его». Там же, 253.
81
Передав эти слова, Тургенев продолжает: «Сознаюсь, что, написав эти слова, я чуть не вычеркнул их при мысли, что они могут возбудить улыбку на лицах иных из моих читателей… Но не пришло бы в голову смеяться тому, кто сам бы слышал, как Белинский произнес эти слова, и если при воспоминании об этой небоязни смешного улыбка может прийти на уста, то разве улыбка умиления и удивления».
82
«Москва погубила меня, – пишет перед отъездом Белинский Панаеву, – в ней нечем жить и нечего делать, и нельзя делать, а расстаться с нею – тяжелый опыт».
83
См. П. В. Анненков и его друзья. С. 599 и след.
84
Материалы для истории упразд. креп, права. Т. I, 77.
85
Сочин. II, 144–145.
86
«Как скоро дело касается моих задушевных убеждений, – писал Белинский, – я тотчас забываю себя, выхожу из себя, и тут давай мне кафедру и толпу народа: я ощущаю в себе присутствие Божие, мое маленькое я исчезает, и слова, полные жара и силы, рекой польются с языка моего».
87
Аксаков, в его письмах, III, 390.
88
«Я продаю себя всем и каждому, – пишет оставшийся без дела после прекращения «М. Наблюдателя» Белинский, – от Сенковского до (тьфу, гадость какая!) до Булгарина, – кто больше даст, не стесняя притом моего образа мыслей выражения, словом, моей литературной совести, которая для меня так дорога, что во всем Петербурге нет приблизительной суммы для ее купли. Если дело дойдет до того, что мне скажут: независимость и самобытность убеждения или голодная смерть, – у меня достанет силы скорее издохнуть, как собака, нежели живому отдаться на позорное съедение псам».
