захожу в квартиру номер шестьсот пятнадцать – она выгорела почти дотла, и жильцы съехали отсюда, – прыгаю в дыру в полу и оказываюсь в квартире пятьсот двадцать шесть. Наркоманы вынесли из нее все, что только можно продать за дозу. Ободрали линолеум, сняли все раковины и отрезали трубы.
Кстати, о дозе. На полу у двери пятьсот двадцать шестой валяется какой-то торчок – то ли в отключке, то ли совсем улетел. На груди у него, часто и неглубоко дыша, сидит грязный комок меха. Я перешагиваю через него и поскальзываюсь на осколке разбитой лампочки. В наши дни курили крэк, а те, кто совсем на мели, закидывались мандраксом.
На пятом этаже можно перейти в соседнюю башню, «Аурум-Плейс», и спуститься вниз, как нормальный человек, по нормальной лестнице… Точнее, не совсем нормальной. Толкнув дверь на лестницу, я оказываюсь в кромешном мраке и догадываюсь, где торчок добыл лампочку.
– Романтика! – бурчу я себе под нос.
Ленивец что-то хрюкает в ответ.
– Да-да, радуйся, но не забывай: если я споткнусь и грохнусь, ты грохнешься вместе со мной! – предупреждаю я, делая первые шаги в темноте.
Ленивец уверенно управляет мной, как мотоциклом, вцепившись мне в плечи когтями и нажимая в нужных местах: налево, направо, вниз, вниз, вниз… Через два пролета уже светло, там еще не успели выкрутить лампочки. Чует мое сердце, жить им осталось недолго. Скоро торчки доберутся и до них – через лампочки они вдыхают айс, или, по-нашему, тик. В трущобах народ изобретательный, новое применение находят всему – даже тому, что прибито и приварено.
Спустившись по полутемной, душной лестнице, где меня одолевает клаустрофобия, я с облегчением выхожу на улицу. Раннее утро, еще сравнительно тихо. Впереди пыхтит муниципальный уборочный грузовик; из него на бетон льется струйка воды. Уборщики замывают следы ночных правонарушений, ночных грехов, а заодно прогоняют с улиц и «ночных бабочек». Одно такое существо непонятного пола поспешно отскакивает на тротуар, чтобы ее не облили, едва не раздавив тщедушного Воробья, который скачет между тощими ногами, обутыми в босоножки на высоком каблуке.
Увидев меня, «ночная бабочка» поспешно обдергивает куцую джинсовую курточку, надетую прямо на голое тело. Грудь у существа имеется, правда, неясно, выросла она под действием гормонов или магии. Поравнявшись с «ночной бабочкой», я вижу вокруг нее паутину потерянных вещей. Стараюсь не концентрироваться, и все равно в сознание протискиваются неясные образы – проплывают размытые картинки: золотой портсигар, а может, визитница… полупустой пластмассовый коробок с коричневым порошком… красные с блестками туфли на шпильках… можно подумать, Дороти из страны Оз выросла, вернулась в наш мир и устроилась стриптизершей.
Ленивец немедленно оживляется. Я хлопаю его по лапе:
– Не твое дело, приятель!
Он слишком чувствителен. У моего дара – или проклятия, называйте как хотите, – есть побочное действие. Дело в том, что все когда-то что-то теряют. Когда я хожу по улицам,
