оставаться в этом городке. Лемке, нервничая, каждый день звонил из Москвы, язвительно осведомляясь насчет нашего загара, но мы ничего не могли поделать – местная таможня незадолго до прибытия оборудования фирмы ввела новые правила, поэтому часть установки была смонтирована, а оставшиеся ящики покрывались пылью на складах.
Местное начальство писало срочные бумаги, бегало к администрации с требованием выдать ящики вне очереди, но пока безрезультатно. Я со своими подопечными каждый день сидела у директора завода, слушая очередные сводки.
Было жарко, в оконное стекло бились осенние мухи, директор непрестанно вытирал влажную лысину и к концу разговора предлагал одну и ту же программу – море и пляж.
Нас вывозили на пустынный белый пляж и оставляли там до ужина в компании с алчно дышащим морем и огромными арбузами. Ужин проходил при скудном освещении (в городе экономили электроэнергию) на террасе маленькой местной гостиницы, увитой виноградными плетями, с которых сизые влажные гроздья «Изабеллы» свешивались нам почти что на плечи.
Эта идиллическая картина неизменно умиляла немцев, и они, воздавая должное винам местного розлива, благодарили судьбу за эту необычную командировку. Утром точно, как часы, мы появлялись на заводе. Разбитые окна цехов, куча мусора на территории и тоненький ручеек рабочих не напоминали нам работающий гигант эпохи индустриализации. Смены были короткие – до обеда, и рабочие появлялись после обеда на местном базарчике, продавая всякую всячину.
Завод умирал тихо и без агонии – как умирают люди, дожившие до глубокой старости. Работа кипела лишь в трех цехах, в одном из них и проходил монтаж немецкой установки. Посещение цеха с недостроенной установкой также входило в нашу утреннюю программу. Сквозь запыленные фабричные окна пробивались узкие лучики солнца, духота сдавливала горло, стояла глухая тишина, и мне казалось, что мы никогда не уедем из этой сладкой южной осени в холодную Москву.
Постояв в молчании у скелета установки, наша маленькая делегация отправлялась выслушивать все те же жалобы дирекции, отодвигающие наш отъезд на неопределенный срок.
Сегодня все было по-иному. В приемной деловито стучала машинка, сновали люди, слышались оживленные голоса, кто-то на кого-то покрикивал, кто-то оправдывался, звонили телефоны и трещал молчавший до сих пор телекс.
– Победа! – радостно приветствовал нас директор, встречая на пороге своего кабинета. – Отпускают все двадцать три ящика!
– Господи, за что же такое счастье! – вырвалось у меня.
– Ваша фирма согласилась перевести пять тысяч марок за срочность таможенной обработки! – сияя, объяснил директор.
Техники молча переглянулись.
– Да, еще вам телекс идет, – кивнула на стучавший аппарат секретарша.
Фирма сообщала, что господа техники должны в течение недели с привлечением местных кадров завершить шеф-монтаж и произвести пробный пуск.
«Неужели скоро домой?»
