как сирена на «запретке»? – Окоп-два снял с плеча тяжелый вещмешок и поставил его на пол. – Сдать боеприпасы.
– Эээ… не положено, товарищ лейтенант, – замялся часовой. – Пока на посту – не имею права.
– Вацетис…
– Ну не положено же!
– Рядовой Вацетис!
– Я!
– Сдать пост лейтенанту Дорохову!
– С чего бы это вдруг? – удивился я.
– Да подмени эту упертую чухонь на минуту, я патроны заберу, – устало попросил Окоп-два. – Вацетис, ты команду слышал?
– Не имею права, – сокрушенно покачал головой часовой. – Товарищ лейтенант не записан в ведомости!
– Вацетис, спасибо, я оценил: ты правильный солдат, – вмешался особист. – А теперь по-быстрому отпусти нас. Мы спешим, в любую минуту могут гости нагрянуть. Рядовой Вацетис?
– Я!
– Сдать боеприпасы.
– Есть. – Часовой покорно развернулся к стене, снял автомат с плеча и уточнил: – Сам?
– Сам, – кивнул Окоп-два, развязывая горловину вещмешка.
Часовой самостоятельно разрядил оружие (в норме это делается по команде старшего – НК, ПНК[9] и проч., и в специально отведенном для этого месте) и сдал боеприпасы. Особист быстро проверил оружие, экипировку, затем велел оставить автомат у стены, отвел часового в сторонку и «прозвонил» металлодетектором.
– «Чисто». Продолжай службу.
– Есть, – часовой вскинул автомат на плечо и занял свое место.
Вот такая, сугубо прибалтийская избирательность в чинопочитании. Хотя, может быть, избирательность здесь ни при чем: просто особист у нас суров, с ним особо не забалуешь.
Окоп-два забрал вещмешок, и они с особистом убыли в караульное помещение.
И оставили за собой две цепочки следов на свежевымытом полу: на периметре грязно, накануне моросил дождик.
– Бардак! – ухмыльнулся часовой, снимая трубку телефона. – Часовой седьмого поста рядовой Ва… Никак нет, без происшествий! Товарищ подполковник, тут начкар только что прошел кое с кем: притащили с периметра грязи, наследили по всей «трубе»…
Определенно, ближе к дембелю человек становится сволочью. У пульта сейчас лично сидит злобный Окоп-раз, весь на взводе: ждет звонка о прибытии высокого гостя.
Дверь, ведущая в караульное помещение, тоже приоткрыта: и хотя до пульта – тамбур, два коридора и столовая – яростный вопль Окопа-раз я услышал отчетливо и со всеми интонационными оттенками. Помните, как в «Одиссее» Кончаловского кричал раненый циклоп? Уверяю вас, по сравнению с воплем нашего эн-ша это был просто комариный писк.
– Вацетис…
– Да, товарищ лейтенант?
– Ты, случайно, не ксенофоб?
– Как можно, товарищ лейтенант? Я же нерусский.
– И что?
– Ксенофобия – чисто русская прерогатива. А для всех остальных это – всего лишь
Начальник караула, помощник начальника караула.
