к проникшим в роту болезням. Ровный пробор, чистые ногти и безукоризненно белые подворотнички демонстрировали его открытое презрение к солдатне и отдельным не особо чистоплотным офицерам полка.
Здоровые, загорелые парни, пораженные амебиазом или еще какой местной гадостью, быстро скисали и худели на глазах, обезвоженные болезнью. Солдатня забыла про все на свете и не радовалась ничему. Деды и те настолько мучились от кровавого поноса, что плюнули на молодежь – не в силах были деды заниматься воспитанием салаг. Младший сержант Титов, любивший баловаться гирями, качая дембельские бицепсы и трицепсы, и наводчик-оператор ефрейтор Прохоров – задира и скандалист, и сержант Панасюк угрюмо коротали дни в курилке, потому что от курилки было ближе бежать на очко. И все же сесть на струю считалось лучше, чем пожелтеть и загреметь в госпиталь с гепатитом.
Из офицеров роты зараза миновала Чистякова и Моргульцева. Женька Чистяков уверен был, что боженька бережет его и на боевых, и от болезней, потому что два года носит он в кармане образок. Образок тот запрятала ему в чемодан перед отъездом мать. Женька обнаружил иконку в пути, выбрасывать не стал, припрятал получше, ближе к документам, и через таможню, через границу провез незамеченно. Замполит Немилов однажды Женьку подловил с иконкой, пристыдил, но докладывать куда-либо струхнул. Один раз, правда, боженька, присматривавший за Женькой, маху дал, не углядел: одной ложкой с земляком-особистом варенье домашнее Чистяков поел. Сперва особист полковой пожелтел, у него гепатит уже набирал силу, а спустя неделю последовал в «заразку», в инфекционный госпиталь, и Женька. На самом деле, конечно, Чистяков был тот еще безбожник и господа и маму его поносил неоднократно.
Ротный, капитан Моргульцев, причислял себя к законченным атеистам. В церкви отродясь не бывал и в чудеса не верил. Спасался Моргульцев от заразы афганской чесноком. Перед обедом съедал целую головку. Женька был не прочь чесноком подстраховаться, да вот только вечерами тогда на товарно-закупочную базу не пойдешь. А Женька таскался туда при первом удобном случае, чтобы служащих Советской Армии женского пола развлекать. Под гитару пел Чистяков.
Амуры закрутил напоследок. Клялся, что влюбился по-настоящему, и вздыхал перед сном: «Блондинка… Не за чеки, а за настоящую любовь со мной…»
Кто в этот раз первым занес в роту инфекцию, выяснить не удалось.
– Как венерический клубок – … распутаешь! – Капитан Моргульцев ходил сумрачный, кричал на скисших «слонов», обзывал симулянтами.
Руки у любого командира опустятся в такой ситуации. Разве это рота?
Разве это десантники? Кормили солдатню таблетками, в госпиталь некоторых отправили.
Прицепилась странная кликуха «слоны» к солдатской массе давно и неспроста. От занятий по химической защите пошла, еще до войны в Афгане.
Кричал офицер: «Газы!» – и бойцы судорожно выдергивали из перекинутых через плечо холщовых сумок противогазы, цепляли на бритые и небритые головы: глаза увеличивались
