на то, что можешь сделать меня таким, как ты? Можешь наполнить меня своей кровью, которая делает из меня раба, и завершить этот процесс? Иногда мне кажется, я знаю, что ты можешь это сделать, но я не уверен... А что, если я знаю это только потому, что это знаешь ты? А что, если ты можешь сделать это со мной от одиночества?
– О! – Мастер закрыл лицо руками, как будто я вновь его взбесил.
Я совершенно растерялся.
– Мастер, если я оскорбил тебя, ударь меня, избей, делай со мной что хочешь, только не отворачивайся. Не закрывай глаза, смотри на меня, Мастер, потому что я жить не могу без твоего взгляда. Объясни мне все, Мастер, отбрось то, что нас разделяет; если дело только в моем невежестве, то положи ему конец.
– Да, положу, положу, – сказал он. – Ты такой умный, Амадео, и при этом так ловко вводишь в заблуждение. Да, из тебя вышел бы хороший раб Божий – ведь прежде тебя учили, что именно таким надлежит быть святому.
– Сударь, вы меня неправильно воспринимаете. Никакой я не святой! Я раб, да, потому что, как я полагаю, это форма мудрости, а она нужна мне, поскольку вы цените мудрость.
– Я хочу сказать, что на первый взгляд ты кажешься простодушным, но из твоей простоты рождается глубокое понимание. Я одинок. О да, да, я одинок, одинок – и от одиночества стремлюсь по крайней мере разделить с кем-то свои беды. Но кто осмелится обременять моими бедами такое юное создание, как ты? Амадео, как ты думаешь, сколько мне лет? Угадай мой возраст – только ответь искренне, со свойственной тебе откровенностью.
– У вас его нет, сударь. Вы не едите, не пьете, не меняетесь со временем. Вам не нужна вода, чтобы омывать свое тело. У вас гладкая кожа, она не поддается никаким природным явлениям. Мастер, мы все это знаем. Вы – чистое, возвышенное и цельное творение.
Он покачал головой. Я все больше расстраивал его, хотя стремился к противоположному эффекту.
– Я уже это сделал, – прошептал он.
– Что, мой повелитель, что ты сделал?
– Связал тебя с собой, Амадео, пока... – Он замолчал и нахмурился, но у него было такое доброе и удивленное лицо, что мне стало больно. – Нет, это эгоистичный самообман. Я мог бы дать тебе кучу золота и переместить в какой-нибудь отдаленный город, где...
– Мастер, лучше убей меня. Убей меня – или же удостоверься, что твой город лежит вне пределов исследованного мира, потому что в противном случае я непременно вернусь назад! Я потрачу последний дукат из твоей кучи золота, чтобы воротиться сюда и постучать в твою дверь.
Он дрожал и казался совсем несчастным. Столь похожим на человека я его еще не видел. Он отвел глаза и словно попытался заглянуть поглубже в разделявшую нас бездонную пропасть.
Я прижался к его плечу и поцеловал его. Теперь, после моей грубой выходки и всего, что произошло между нами несколько часов назад, наша связь стала еще более глубокой, зрелой и тесной.
– Нет, у меня нет времени на такие утешения, – сказал он. – Мне пора идти. Этого требует долг. Меня призывают к себе древние существа, те, бремя заботы о которых
