на страдальца.
Збышек посмотрел в угол над нарами и перекрестился.
– Не пойму. Этого, – он показал пальцем на Сеймура, которого подвели к нему надзиратели, – привезли сюда ночью, и ты тут же стал молить святого Стефания заступиться за первого встречного?
– Божий промысел, – глубоко вздохнув, сказал Самарсков. – В том-то и дело, что он не первый встречный. Его зовут Толик. Восемь лет мы не виделись, но никогда не забывали друг друга. Пан Збышек, вы должны знать всё! Мы с Толиком родились в один день в одной палате калужского роддома. Пьяная медсестра перепутала при рождении младенцев, и мы до сих пор не знаем, кто из нас он, а кто из нас я, то есть кто из нас настоящий Виктор, а кто Толик. Поэтому родители решили нас не разлучать, и мы вместе с родителями жили в одном доме. Потом родителей неизвестно – то ли Анатолия, то ли Виктора, арестовали и сослали в Сибирь. Они до сих пор там. Наша встреча здесь это Божий промысел, и ночью во взгляде святого Стефания я прочел, что сотворение этого чуда угодно Богу и будет зачтено пану Збышеку как при жизни его, так и впоследствии.
Сеймур не мог себе представить, что к истории о младенцах в роддоме можно отнестись всерьез, но слова Самарскова подействовали на старшего надзирателя Збышека как гипнотическое внушение. Выслушав историю о происшествии в калужском роддоме, он, задумчиво, сосредоточенно пожевав губами, спросил:
– А за что их в Сибирь?
– Пану Збышеку известно, что большевики отменили веру в Бога?
– Слышал, но думал, что такого не может быть, – побагровев от возмущения, сказал Збышек.
– Из-за того что церкви в нашей стране закрыты, они молились дома, – с невыразимой печалью сказал Самарсков. – Соседи-безбожники донесли на них. Родителям дали двадцать четыре часа на сборы. Другим двум родителям и нам, то есть Толику и Виктору, провожать их запретили. Обычное дело в СССР.
Самарсков долго и вдохновенно рассказывал о страданиях верующих, рассказал он в подробностях и о том, как большевики взрывали храм Христа Спасителя, свидетелем чего, по его словам, он был. Говорил он беспрерывно, не делая пауз и без сбоев, Сеймуру даже показалось, что впавший в странное состояние Самарсков не сумеет сам остановиться, и может быть, ему надо помочь, но все обошлось.
– Молитесь и радуйтесь, пан Збышек, что вы живете в благословенной Польше, – изрек Самарсков прослезившемуся надзирателю, и на этом сеанс был закончен.
– Матка Боска Ченстоховска, сбереги от большевиков Польшу и всех нас. – Збышек перекрестился. – Помяните мои слова, изверги рода людского будут наказаны, – торжественно провозгласил он.
– Аминь, – звучным эхом отозвался Самарсков.
Еще раз перекрестившись, Збышек, поигрывая дубинкой, пошел к выходу исполнять и дальше служебные обязанности.
В опустевшем бараке они остались вдвоем. Самарсков сказал Сеймуру, что можно быть спокойным, Збышек не подведет и сделает все как надо. По его словам, добивать Сеймура никто не
