будет, потому что ни Глеб, ни мы, ни в чем не виноваты.
Ссылка на конституцию Зафара не убедила.
– Еще как виноваты! Мы слышали, что он говорит, и не остановили его. Что теперь делать?
Сеймуру надоело спорить:
– Да, я слушал его и не возражал. Потому что Глеб прав и я во всем с ним согласен.
Зафар был очень испуган и расстроен.
– Посмотришь. Это кончится очень плохо, – тихо сказал он. О Глебе в тот день они больше не разговаривали.
Ночью Сеймур прочитал письмо, написанное Глебом. Под ним стояли подписи четырех офицеров. Сеймур тоже подписал и положил письмо в планшет, утром он собирался вернуть его Глебу. Но послать письмо Сталину они не успели.
Позиции начали бомбить в пять часов утра. Десятки самолетов, выстроившись как на параде, на малой скорости проходили над их головами ряд за рядом. Пронзительный вой и удары падающих бомб сливались в невыносимый для человеческого уха звук. Люди прятались в окопах, душераздирающий визг и оглушительный грохот лишал их воли, и они лежали там, прижавшись к спасительной земле, не силах заставить себя поднять голову и осмотреться по сторонам.
Бойца, не успевшего спуститься в укрытие, мощной воздушной волной подбросило на полметра и отшвырнуло в сторону. Он был уже мертв, еще до того как с размаху всем телом ударился плашмя о дно траншеи, и теперь лежал на спине, уставившись в небо глазницами с вытекшими глазами.
Внезапно взрывы прекратились. Несмотря на затихающий гул удаляющихся бомбардировщиков, казалось, что наступила полная тишина. Обитатели окопов стряхивали с себя песок и налипшие на одежду сырые комья глины. Со стороны противника как будто из-под земли вдруг выросли цепи вражеских солдат. Уже через несколько минут все пространство перед окопами было усеяно идущими во весь рост в атаку шеренгами немецких пехотинцев. По ходу они беспорядочно стреляли и то ли для устрашения противника, то ли ради подъема боевого духа громко и лихо пели неизвестную в здешних местах грозную боевую песню.
По команде командиров красноармейцы вышли им навстречу. В атаку пошли все, в окопах остались лежать только раненые и контуженные. Недалеко от роты Сеймура, опередив своих бойцов, шел Глеб. «За Родину, за Сталина!» – кричали все, но общий гул перекрывал высокий голос Глеба. Глеб замолк за несколько мгновений до того, как атакующие с двух сторон сшиблись в ближнем бою. Короткая очередь из автомата, выпущенная с двух метров, разнесла на части его череп.
А потом на глазах Сеймура убили Зафара. Потрясенный, он бросился к другу, но, был оглушен сильным ударом приклада в голову и рухнул как подкошенный. Когда пришел в себя, над ним стоял фашист и с усмешкой прокручивал барабан его нагана, в котором не было ни одного патрона.
Все происходило как во сне. Немцев оказалось в десятки раз больше, и они неторопливо в упор расстреливали наступающих. Скоро стрельба прекратилась, безоружных пленных стали сгонять в колонну. Раненых пристреливали там же, где они лежали. Ощущение нереальности происходящего усиливалось оттого, что
