мы еще далеко не закончили свой поход.
– А по-моему, надо отдать ему рожок и трещотку, и пусть один оставшиеся десять километров идет.
Это воинственная Лера. Весьма визгливая дама, глянувшаяся Грине и отдавшая ему все свое нехитрое стреляющее снаряжение, собиралась волочь под ручку раненого и набиралась адреналина на последний рывок.
– Я там буду жаловаться, – как-то неуверенно сказал Малахольный, но покорно пошел в конец процессии и без дальнейших дискуссий впрягся в носилки. На носилках заворочался Леня, пуская кровавые пузыри, к нему тут же кто-то метнулся с водой и участием. Любо-дорого было смотреть на эту идиллию в двух шагах от спасения. Уверен, не пройдет и двух дней, и половина моего маленького, с бору по сосенке, отряда будет прятать друг от друга блудливые глазенки, вспоминая, какими угрозами и пинками я и мент заставили их не бросать покалеченного гигантской пестрой змеей Леню. Одного таки, помню, пришлось выгнать. Интересно – дошел ли?
– Кому он, мешок с дерьмом, жаловаться будет. Там – такие же люди, только вряд ли это хоть немного напоминает государство с его инстанциями, в которые можно на что-то жаловаться.
Это опять Лера… Я отдал команду выступать, краем глаза следя, не скрою, с законной гордостью, как четко, без единого слова рассыпались в стороны шестеро крепких парней, чутко шаря по зарослям глазами и стволами. В центре волокли раненых, а трое не стоявших ни разу в ночных караулах орла перли рюкзаки и мешки. Я, как командир и первопроходец, выступал в авангарде и первым скрылся от морского ветра под пологом джунглей.
Час шли хорошо. Зловредного кустарника, иступившего оба имевшихся в отряде мачете, как и подозрительной паутины толщиной в руку, здесь не было. Деревья и привычные уже разлапистые папоротники росли довольно редко, под ногами не хлюпало, и морские ветры унесли куда-то звенящие тучи комарья и гнуса. Крупных зверей, к счастью, уже не попадалось, лишь над головами с ветки на ветку перепархивали плюшевые зверьки величиной с нашу белку да на разные лады распевали арии невидимые в густой листве птицы.
Наконец попался самый натуральный «след человека»! Кружок почернелой земли, обложенный закопченными камнями, консервная банка, довольно дико выглядевшая среди свисающих вокруг лиан и бирюзовой травы, твердой, как проволока. Пара-тройка стреляных гильз. Народ обступил место привала гомо сапиенсов, разглядывая его с суеверным восторгом, куда там Робинзону.
– «Беретта», однако, – сказал, подобрав гильзы, Гриня, в котором ментовское начало еще не полностью успело отмереть. – Тут трое ночевали.
Появился один из носильщиков, потирая натруженные руки и плечи, и буднично сказал:
– Они, наверное, уже у опорной базы.
Я среагировал быстрее, чем другие, и гаркнул «привал». Побросали все и вся и загомонили. Признаться, и меня распирала целая гамма чувств. Потому я не сразу и почувствовал, как мои верные преторианцы
