из сумочки банку со страшной смертельной отравой, она приподнявшись на носочках убрала яд на антресоль. Несмотря на то, что прошло более года порванные на икрах связки по-прежнему болели. По этому она не любила лазить на антресоль, но содержимое банки было слишком опасным, чтобы держать его опрометчиво в легко доступном месте.
Затем засунув ноги в тряпичные потертые комнатные тапочки, женщина покинула прихожую, перейдя на кухню.
Росчерк спички и расцвел синий газовый цветок, заставив мелодично засвистеть алюминиевый чайник. Присев на шаткий стул, она включила оставшийся после смерти мужа небольшой диагональю в двадцать пять дюймов телевизор. Настроив его на новостной канал она стала смотреть. Там как раз был сюжет про двух отравленных сегодня утром бездомных собак. Тех самых коих она по дороге на работу покормила рубленным пропитанным страшной отравой сырым мясом. Она помнила, как мучительно собаки сдыхали, как пузырились кровавой пеной их пасти и как, жалобно скуля, они отхаркивали свои смешанные со слизистой желчью и кровью внутренности.
На теле экране показали упитанную любительницу животных в пальто с отменным собольим воротником. Покраснев от распиравшего ее негодования поборница добра начала с пеной у рта вопить об аморальности совершённого деяния. Рядом с ней сердобольная старушка увещевала о том, какие это были хорошие собачки, как их все любили. Они ведь бедные, несчастные, бездомные.
А она смотрела, склонив голову, набок слушала и думала:
«Интересно если бы эти чудесные бродячие собачки убили или покалечили, кого ни будь из их детей эти защитницы животных так же бы верещали от любви к ним? Почему ни одна из этих добродетельных матрон, не взяла этих животных в свой дом? Лицемерные потаскухи льющие прокисший елей, дабы показать свою лживую добродетель! Ведь много усилий не нужно чтобы бросить беспризорному псу объедки. А ты попробуй, потрать свои силы и время на устройство его судьбы». – Женщина зло оскалилась. – «Это из-за них государство тратит деньги на стерилизацию вместо того чтобы повысить пособие матерям одиночкам».
Она, поморщившись, выключила телевизор:
«В сущности, бедные животные ни в чем не повинны, мне бы следовало отравить этих лицемерок! Ведь если задуматься, то это они должны страдать исходя слезами до тех пор, пока не поймут, что зверь всегда остается зверем и ему должно быть на поводке. Ибо собака не безобидный пупсик. У нее есть клыки и когти, и природой ей уготована роль хищника».
Пить чай женщина так и не стала. Ей уже расхотелось, и синий цветок погас. Женщина же проследовала в комнату. Не зажигая света, она переоделась в пижаму и подошла к постели мирно спящей дочки. Девочка как всегда периодически вздрагивала и ворочалась. Однако женщину радовало то обстоятельство, что она перестала кричать во сне и просыпаться в слезах.
Наклонившись, мать, тронула нежным ласковым поцелуем лоб дочери.
После пережитого кошмара она спала несколько беспокойно. Бесспорно, кошмар пережитого навсегда отпечатается уродливым
