из-за дальних холмов кроваво красной луной. Думается вам князь будет интересно ее услышать. Тем более что события этой бесхитростной истории происходили в действительности.
И так с вашего соизволения я начну.
Всякое что когда-либо происходило, происходит или же будет происходить как, то и должно имеет начало. Вот и сие повествование берет свои истоки в призрачных огнях вечернего города….
II
Сизые, прозрачные клубы табачного дыма, срываясь с приоткрытых, окрашенных алой помадой тонких губ, уносились в слабом потоке движущегося городского воздуха, пахнущего бензином, смогом улиц и заплесневелой пылью многоэтажных домов. Кокетливо отставив в сторону длинную, стройную, облаченную в голубую джинсу ногу, женщина с сухим изретушированным макияжем лицом курила, потягивая дешевую сигарету. В ее затуманенном взоре абсолютно не отражалось никаких мыслей, лишь изредка под сенью подведенных тушью черных ресниц, вспыхивал огонек надменности, обдавая презрением проходивших мимо женщин и пялящихся мужчин.
Подле женщины, скучающе озираясь по изрядно поднадоевшим вывескам и загорающимся окнам небольшой улочки, зажатой меж стареньких домишек, переминалась с ноги на ногу маленькая пятилетняя девочка. Забавно закусив нижнюю губу, она то и дело переводила взгляд с окна на окно, то, разглядывая прохожих, или те же вывески, пытаясь отыскать хоть что-то занимательное для своего пытливого детского разума. И она не находила совершенно ничего. Город на время замер, готовясь вновь ожить с наступлением понемногу сгущающихся вечерних сумерек. Он пожирал в себя, чтобы воплотиться в каком-то нелепо ином облике. Пресловутый и неказистый лабиринт стен обглоданного камня, таившего в себе гамму наслаждений пороков и больше ничего.
– Ма! – немного плаксивым голоском протянула девочка, теребя женщину за руку и пытаясь заглянуть в ее бессмысленно пустые глаза, – А мы скоро пойдем домой? Я устала.
Но, получив тут же жесткий ответ из грубой нецензурной бульварной брани, она замолчала, обиженно надув губки и потупив свои большие голубые глаза. Алена почувствовала себя отвергнутой. Какой-то одинокой и никому не нужной, хотя и привыкла уже слышать от матери злобную ругань попреканий в свой адрес, порою безо всякой на то причины.
Зажглись вечерние фонари, разгоняя сгустившийся ночной полумрак по дальним углам скверов и подворотен. И на узенькой улочке понемногу стали появляться веселые парочки, компании гуляющих или деловито спешащих куда-то юношей, девушек, прочих обывателей. Город снимал маску величия и, корча рожицы, надевал шутовской колпак, показывая хитрую насмешливую личину, зеркально воспроизведенную во всех витринах ночных забегаловок, амбразурах оконных проемов.
Пробуя черным, как уголек носом пропитанный дыханием ночи воздух, из-за опрокинутого металлического мусорного бака, что валялся подле убогих облизанных ступеней одного из подъездов, появилась огромная, размером со взрослую кошку, серая крыса. Поджав запачканное грязью, худое брюхо, крыса, быстро перебирая поджарыми лапками, поползла вдоль стены дома, противно и озлобленно щурясь выдававшему
