если где-нибудь поблизости есть морпех. Вот это была служба, парни!
А поскольку морской пехотинец является добровольцем, его корысти всегда есть предел. Он может ныть и жаловаться, пока не дождется ответа: «Ты же сам этого хотел, не так ли?»
Лишь однажды я услышал о возможности встретить равных нам. На тренировке со штыками друг напротив друга стояли две шеренги людей. Мы держали винтовки с примкнутыми штыками, но – в ножнах. По команде обе шеренги сошлись…
Сержант, однако, не был удовлетворен. Вероятно, причиной тому явилось наше очевидное нежелание выпустить друг другу кишки. Он приказал прекратить тренировку и схватил чью-то винтовку.
– Выпад! Парируем! Выпад! – выкрикивал он, показывая, как надо выполнять движения. – Выпад! Отпарировали? Снова выпад! Удар! Штык попал в живот!.. Черт побери, парни! Вам предстоит встретиться с виртуозами штыковой атаки! Вы будете сражаться с противником, который любит холодную сталь. Вспомните, что они сделали на Филиппинах! А что они натворили в Гонконге? Вам, парни, следует научиться пользоваться штыком, если, конечно, вы не хотите, чтобы какой-нибудь желтолицый ублюдок выпустил вам кишки.
Это обескураживало.
Даже другие сержанты краснели за него. Я не мог не сравнивать этого сержанта и его нарочитую ярость с методами наших инструкторов на острове Пэрис: они приказывали идти на себя со штыком наперевес и играючи нас обезоруживали.
Бедняга! Он думал, что учить – значит пугать. Он и сейчас стоит перед моими глазами таким, каким был на Гуадалканале: глубоко запавшие глаза, полные страха, провалившиеся щеки, дрожащие жилки. К счастью, все же кто-то проявил милосердие и его эвакуировали – больше я о нем никогда не слышал.
Никто другой не говорил о нашем несовершенстве и превосходстве противника.
Закончив тренировки, мы строились и шагали домой. До того момента, когда до бараков оставалось полкилометра, мы шли походной колонной. Винтовки за плечами, можно даже ссутулиться, если хочется. Не надо идти в ногу. Мы шли домой, смеясь и болтая, весело перекликаясь друг с другом в быстро сгущающейся тьме.
Но за полкилометра до базы звучал зычный голос командира: «Р-р-р-ота, внимание!» – и дальше мы шли строевым шагом. Так мы подходили, сопровождаемые быстро удлиняющимися тенями, к баракам, где размещалась рота Н. Грязные и мечтающие о глотке воды, мы проходили по нашей улочке, печатая шаг, как гарнизон на параде.
Через полчаса, после душа и горячей пищи, мы оживали. Кто-то проверял наличие горючего.
– Эй, Леки, у нас мало топлива.
Я брал ведро и шел на промысел.
Здоровяк и Хохотун отправлялись за пивом. Возвращались они довольно скоро. Джентльмен или кто-то другой подметал пол в хижине. Пень, вероятно, помогал. Пень – невысокий, чем-то напоминающий быка деревенский парень из Пенсильвании – не пил и не курил, по крайней мере тогда, но любил развалиться на полу и бросить кости,
