удивления взглянула на него со своей рабочей скамьи, вокруг которой валялись обрывки упаковочной бумаги.
– Хорошо, что появились. Вы мне поможете.
– Какого черта не отвечаете по телефону? Для чего затевать все дело, если вы откровенно плюете на него?!
– Тот же вопрос я задаю самой себе. Вы не передадите мне молоток? Вон он лежит.
Он взял в руку молоток, ощутил его вес и на мгновение почувствовал неодолимое желание опустить его на ее упрямую голову.
– Где тот груз, который вы должны были отправить?
– Он здесь. – Она провела рукой по своим непричесанным волосам, прежде чем протянуть ее за молотком. – Я его пакую, разве не видите?
– Он еще вчера должен был быть в Дублине.
– Он не мог там быть, потому что я его не послала.
Она стала умело вбивать гвозди в упаковочный ящик на полу.
– Если вы приехали, чтобы смотреть, как я забиваю гвозди, должна сказать, у вас много свободного времени.
Внезапно он поднял ее с пола и поставил на скамью. Молоток упал на цементное покрытие, едва не попав ему по ноге. Прежде чем она смогла оправиться от удивления и сказать, что она о нем думает, пальцы его сжали ее подбородок.
– У меня очень мало времени, – услышала она, – для того чтобы нянчиться с упрямой, безалаберной женщиной. От кого если что и требуется, так это чтобы она изволила вовремя отправить груз, который нужно было отправить, чтобы не нарушать распорядка работы галереи, где привыкли все делать по часам и даже минутам.
Она отбросила его руку.
– Мне абсолютно наплевать на ваши правила и распорядки, мистер Суини! Вы подписывали контракт с художником, а не с чиновником.
– Какие же «художества», мадам, помешали вам выполнить столь простые обязанности, позвольте спросить?
Она дернулась, словно хотела укусить его, но не сделала этого, а просто ткнула пальцем в один из углов мастерской:
– Вот это!
Он повернулся, куда она указывала, и замер. Только гнев, ослепивший его в момент прихода, мог помешать увидеть раньше то, что он увидел сейчас.
Скульптура, стоявшая в дальнем конце комнаты, была полных три фута в высоту и вся перетекала переливами красок, струила причудливые волны, которые превращались в линии человеческого тела, двух тел, бесстыдно обнаженных, слившихся в одно, прекрасных.
Он подошел ближе, осмотрел скульптуру с разных сторон. Ему казалось, он видит лица, их лица, на которых радость, удовлетворение от утоленных желаний, изнеможение.
Это праздник, подумалось ему, торжество человеческого духа и низменных, животных вожделений.
– Как вы назвали это? – спросил он.
– Сдача… Капитуляция… – Она улыбнулась. – Не знаю. Возможно, вы вдохновили меня, Роган. – Она легко соскочила со скамьи. Внутри себя она тоже ощущала легкость, почти невесомость и слабое головокружение. А еще было чувство огромной радости. – Мне понадобилась почти вечность, чтобы подобрать нужные
