был скромным и обходительным человеком, приятным собутыльником, и эта скромность до сих пор выходит ему боком в трудах литературных ниспровергателей, считающих гений несовместимым со здравым смыслом и деловой сметкой. Сегодня традиция поэтического имморализма сходит на нет. Уоллес Стивенс, один из лучших американских поэтов, всю жизнь был служащим страховой компании, и ему не приходило в голову требовать повышения в должности за литературные заслуги.
В России отношение к выходкам литературных кумиров традиционно было особенно терпимым, порой даже на грани поощрения. Мне известны люди, которые всерьез считают Пушкина образцом человеческого совершенства, неким провозвестником идеала, гостем из будущего. Эта теория старательно культивировалась советским черно-белым литературоведением, которое умалчивало об изъянах, но удивительно то, что моим-то знакомым эти изъяны известны в мельчайших подробностях. Пушкин был мот и запойный игрок, любитель наставить ближнему рога, тщеславный и во многом мелочный человек – здесь даже на романтизм скидки делать не надо, все это слишком типично для светского общества того времени. Слабости поэта были отлично известны его друзьям, к их горькому прискорбию. И незачем пенять, что судьи – Жуковский, Баратынский, Вяземский – сами, может быть, не без страха и упрека. Чтобы отличить воровство от купли-продажи, совсем не обязательно быть квартальным надзирателем.
Что же в таком случае имел в виду Евгений Евтушенко, обессмертивший себя по крайней мере одной строкой – «поэт в России больше, чем поэт»? Циник отделался бы заявлением, что автор подразумевал просто себя самого, но не поддадимся соблазну цинизма и попробуем понять, как видят себя сами поэты. Приведу примеры, не называя имен, потому что речь идет о моих близких друзьях, за которых я могу поручиться, – мне, как и им, тоже случалось выпалить, не подумав.
Один из этих довольно известных поэтов, будучи оскорблен некоторой инстанцией, опубликовал статью, в которой заявил, что так, дескать, обходиться с поэтами нельзя. То есть почему именно с поэтами? Неужели существует некоторая категория оскорблений, допустимых по отношению, скажем, к слесарю, но не к поэту? Человеку, живущему или надеющемуся жить в правовом либеральном государстве, пристало знать, что все одинаково защищены законом и моральными нормами, независимо от профессии и дарования.
Другой в газетном интервью осудил советскую власть, мотивируя это тем, что она убила Мандельштама. Нет сомнения, что убийство Мандельштама было преступлением, и все-таки жутко подумать об этих воображаемых весах, где на одной чашке – жизнь поэта, а на другой – десятки миллионов других жертв режима, и весы при этом сбалансированы.
Между слесарем и поэтом есть, конечно же, бесспорная разница, хотя бы потому, что труды первого обычно не вознаграждаются аплодисментами и лавровым венком, а второго – поллитрой, хотя случается и такое. Но исключительность поэта – не просто духовная,
