и сам он ощущал себя помешанным. Мака пугал всех своей одержимостью и готовностью бросить жизнь свою и судьбу страны под ноги… кому?! «Ненаглядной Дусеньке», так он звал Мещерскую.
Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно… Совершеннейший водевиль!
«Я каждый вечер горячо молю Бога, – строчил Александр в дневнике, – чтобы он помог мне отказаться от престола, если возможно, и устроить мое счастье с милой Дусенькой. Меня мучит одно: то, что я очень боюсь за М.Э., что, когда наступит решительная минута, она откажется от меня, и тогда все пропало. Я непременно должен с ней поговорить об этом и как можно скорее, чтобы ее не застали врасплох. Хотя я уверен, что она готова за меня выйти замуж, но Бог один знает, что у нее на сердце!»
Итак, он решил сообщить отцу, что отважился на морганатический брак. Правда, вслух сказать это не отважился. Написал письмо.
…Ему крепко запомнилась потом ярость отца и те слова, которые пришлось выслушать. Надолго запомнились. Навсегда!
– Ты что же думаешь, что я по доброй воле на своем месте? Разве так ты должен смотреть на свое призвание? Знай, что я сначала говорил с тобой как с другом, а теперь я тебе приказываю ехать в Данию – и ты поедешь, – а княжну Мещерскую я отошлю! А теперь пойди вон. Знать тебя не желаю.
Бедный Мака понял, что все погибло. «О боже, что за жизнь. Стоит ли жить после этого! Зачем я родился, зачем я не умер раньше?!»
Но он был уже сломлен. Встретился с Мещерской для последнего прощания… И тут что-то невероятное вдруг случилось с этими молодыми людьми, которые никогда не позволяли проявиться своим чувствам. Они бросились друг другу в объятия и слились в таком поцелуе, прервать который, казалось, невозможно – разве что для признаний в вечной любви.
Но им был предназначен судьбой только один этот поцелуй. Времени для признаний у них уже не осталось, переиначить свою судьбу Александр не мог.
В толпе друг друга мы узнали;
Сошли и разойдемся вновь.
Была без радости любовь,
Разлука будет без печали…
Александр вспоминал в ту минуту своего любимого Лермонтова, а когда доходил до слов:
Пускай толпа клеймит презреньем
Наш неразгаданный союз,
не мог сдержать слез.
Однако проливать слезы тоже не было времени. Императорская яхта «Штандарт» стояла под парами, чтобы везти цесаревича в Копенгаген. А Мари предстояло отправиться в Париж.
…Там они встретятся вновь – спустя год. Мари уже стала женой великолепного Павла Демидова, князя Сан-Донато. Богатого баснословно, воистину по-царски. Да, эта партия была для нее куда интереснее морганатического, почти позорного брака с цесаревичем, вдобавок почти готовым отречься от престола. Казалось, все сложилось к лучшему.
Да, любовь эта была без радости. Но разлука была омрачена вечной печалью, ибо это была вечная разлука. Еще через год
