с Ковалевым.
Подсудимому было дано последнее слово. За перегородкой, отделяющей его от зала, поднялся юноша, звякнул наручниками. Заговорил чуть охрипшим голосом:
– В последнем слове принято оправдываться или каяться. Я не буду делать ни того, ни другого…
Он переглотнул, продолжал спокойнее:
– Здесь из меня хотели сделать то ли придурка, то ли последнего бандита. Глядите, мол, уважаемые господа, каковы на деле эти бродяги, за которых вы так волнуетесь! А я такой же человек, как и вы, с душой и сердцем. Только два человека в этом зале имеют право упрекнуть меня. И перед ними я виноват, и у них прошу прощения. Что же до остальных… Я подчиняюсь силе, но не признаю ее справедливости. Я все сказал.
Зал возмущенно зашумел, и секретарю пришлось долго трясти колокольчик, прежде чем восстановилась тишина. Судья объявил приговор. За контрабандный ввоз товаров, незаконное ношение оружия, сопротивление при аресте, бродяжничество Эдвин Сэвидж приговаривался к восьми годам тюремного заключения.
Пустив в ход обаяние и журналистское удостоверение, Дина сумела прорваться к Сэвиджу до того, как его увезут в тюрьму.
Когда Дина вошла в камеру, Нед сидел, закрыв ладонями лицо, плечи его вздрагивали. Услышав стук двери, вскочил, порывисто шагнул к Дине. Глаза его были сухими. Девушка взяла его за руки, глянула в лицо. Нед опустил голову.
– Измажетесь, я грязный…
И добавил с горькой усмешкой:
– Я же бродяга…
– Ничего. – Дина осторожно отвела с его лба спутанные волосы, дотронулась до ссадины. – Болит?
– Ерунда. – Нед поднял на Дину тоскливые глаза. – Я ведь смертник. Мне этих восьми лет не пережить, и тюремная больница не поможет. А я так хочу жить! Мне ведь двадцать два всего, рановато на тот свет.
– Не надо так, Нед…
– А как надо?! Студенту тому, что к вам подходил, мама с папой безбедную жизнь обеспечили, вот он и ходит, ясный, как солнышко. А я родных не знаю, словно сразу от чужой тетки на свет родился. И за каждый кусок мне драться пришлось. Я не бандит, не вор. И крови на мне ничьей нет. Так почему я должен умереть?!
– Они ведь не знали о твоей болезни…
– А если бы знали, так что? Вместо тюрьмы на курорт бы отправили?
Нед помолчал, потом тихо произнес:
– Простите. Разнылся я. Вы, верно, думаете, вот, мол, прижало, он и выкручивается. Не знаю, может и так… Но я человек еще не конченый. Верите?
– Верю, Нед. Конечно, верю.
Щелкнул замок, в камеру вошли конвоиры. Дина крепко сжала руку Сэвиджа и быстро вышла. Ее душили слезы.
В скверике позади здания суда Быстрову ждали Ковалев и Тим Клэр. Тим горячо говорил:
– Я не понимаю, почему суд вынес подобный приговор. Доносы, анонимки, показания какого-то шпиона – и ни одного стоящего доказательства! Мало ли, что шпион придумает! И как, ответьте мне, можно считать бродягой
